Общая газета / Среда 05 июля 2000

АЛЕКСАНДР ВВЕДЕНСКИЙ, чуть переиначенная цитата из которого помещена в заголовок, не попал в число авторов грандиозной композиции, представленной в Англиканской церкви св. Андрея, что в Вознесенском переулке, близ консерватории. Но он вполне мог оказаться там, среди полутора десятков поэтов и почти двадцати композиторов, совместными усилиями сочинивших новую, чудовищных размеров версию пассионов - в год памяти Баха и во славу его великого творения. Музыкантов для исполнения потребовалось еще больше. Три хора, два инструментальных ансамбля и всякого рода рода солисты заняли не только алтарное пространство, но и поместительные церковные хоры. Плюс танцоры, видеопроекция, электроника и свет. Затея Петра Поспелова, автора-составителя представления, виделась рискованной хотя бы в силу количества участников. Скрипачка Татьяна Гринденко - Жанна д'Арк этого многоликого воинства, отчаянной жестикуляцией увлекала музыкантов на решительное сражение, казавшееся порою безнадежно проигранным. Огрехов набралось предостаточно. Паузы, неполадки со светом, но особенно много их пришлось на долю певцов-солистов, очень пестрых по составу: совсем недурной тенор (Федор Леднев) соседствовал с весьма шаткими дамами, едва справлявшимися с текстом.

некоторые из них учли опыт предшественников, покусывавших баховскую глыбу еще в первой половине столетия. Подражания Баху порой напоминали знаменитую Мону Лизу с пририсованными усами. Так получилось, например, у Алексея Шульгина, переложившего альтовую арию "Erbarme dich" в асинхронное электронное пение, при аутентичной целости баховского аккомпанемента.

Скрипачка Татьяна Гринденко - Жанна д'Арк этого многоликого воинства - отчаянной жестикуляцией увлекала музыкантов на решительное сражение, казавшееся порою безнадежно проигранным. Огрехов набралось предостаточно. Паузы, неполадки со светом, но особенно много их пришлось на долю певцов-солистов, очень пестрых по составу: совсем недурной тенор (Федор Леднев) соседствовал с весьма шаткими дамами, едва справлявшимися с текстом

Однако, странным образом, это не разрушало целого. Более того, некоторая домодельность казалась естественной в мирском скаральном пространстве композиции, где старинный жанр словно прочитывался по слогам непослушными с непривычки губами. Из всего этого могла получиться обычная постмодернистская свалка с ее усталым безразличием к назначению брошенных рядом предметов. Но получилось совсем иное. Повинна в этом, наверное, та старая история, что каждый год по весне рассказывается в церкви и, как в чеховском "Студенте", переживается заново, случаясь будто в первый раз. Евангельские слова в русской синодальной версии Сергей Старостин напевал фольклорным говорком, порою по-крестьянски жалостно подпирая щеку. Сочинивший его партию Вячеслав Гайворонский с инструментальной группой выпукло, как положено, иллюстрировал детали текста. Но ткань была по-современному рваной и диссонантной, вместо благородного иноземного клавесина звучал простецкий аккордеон в нервно-чутких руках Эвелины Петровой. Как у Баха, рассказ-речитатив перемежался лирическими отступлениями - свободными медитациями, подчас довольно далеко уходящими от евангельского сюжета. Но так и должно быть в настоящем пассионе, этом свержанре, вмещающем целую вселенную. Обилие поэтов и композиторов, хороших и разных, оправдало себя полностью. Афористические "считалки" Льва Рубинштейна, едкий скепсис Михаила Гронаса, фонетические волны Дмитрия Пригова, классическая строгость Ольги Седаковой, верлибры Геннадия Айги, задыхающийся ритм Псоя Короленко - называть можно долго, но места нет. То же и с композиторами. Некоторые из них учли опыт предшественников, покусывавших баховскую глыбу еще в первой половине столетия. Подражания Баху порой напоминали знаменитую Мону Лизу с пририсованными усами. Так получилось, например, у Алексея Шульгина, переложившего альтовую арию Erbarme dich в асинхронное электронное пение, при аутентичной целости баховского аккомпанемента. Ученые стилизации Сергея Загния смотрелись на этом фоне настоящими концептуалистскими симулякрами. Был и академический авангард (Борис Филановский, Александр Щетинский), и наив совсем юного Ивана Великанова, и умудренная простота Александра Вустина, и мощный минимализм, канонически строгий у "классика" Владимира Мартынова, и покоряюще-лучезарный - у Павла Карманова. И еще замечательные "Провинциальные танцы" Татьяны Багановой с ее персонажами будто из Андрея Платонова. Все существовали согласно, как в Ноевом ковчеге. Но самую примиряющую ноту вносили хоралы, предназначенные для пения общиной. На мотивы "Сулико", "Крестного отца", "Лучинушки", "Сурка", "Вечернего звона" и прочих милых сердцу мелодий распевались песенные стихи, быть может, точнее всего отвечавшие сути развертывавшегося действа. Пространство храма, после долгих лет экспроприации возвращенного прихожанам, начинало казаться живым и теплым, совсем обжитым. Смутные воспоминания о блаженных временах площадного единения, о всеобщем анонимном творчестве тихо вползали в усталую счастливую душу.

Кругом возможно Бог?

Современные русские композиторы: Алексей Айги, Иван Великанов, Александр Вустин, Вячеслав Гайворонский, Андрей Дойников, Сергей Загний, Павел Карманов, Елена Лангер, Владимир Мартынов, Владимир Николаев, ТПО Композитор, Борис Филановский, Юрий Ханин, Дмитрий Чеглаков, Алексей Шульгин, Александр Щетинский, Ираида Юсупова