Русский Телеграф / Среда 13 мая 1998

В то время как Мариинский театр завоевывал Нью-Йорк, московская сцена приняла заморского гостя: им был солист Метрополитен-Опера Сергей Ларин. Знающие люди возлагали на визит этого артиста большие надежды, но знающих оказалось немного: спишем это, конечно, на то, что концерт в Большом зале консерватории был устроен в 2 часа дня в День Победы, но все же полупустые амфитеатры были очевидным нонсенсом на выступлении мировой оперной звезды. Сергей Ларин, русский певец, в России практически не пел: из Вильнюса, где он учился у Виргилиуса Норейки и пару лет пел в опере, он попал сразу в Братиславу, а оттуда -- в Вену и далее на все крупнейшие мировые сцены: на московский концерт Ларин вырвался, к примеру, из Парижа, где в эти дни поет в "Норме" Беллини.

Сознавать, что в наше время, столь скупое на теноровые победы, русский тенор блистает повсюду -- да к тому же в западном репертуаре, -- очень приятно. И, конечно, было бы чудесно, если бы и на нашей сцене он спел что-нибудь вроде Nessun dorma из пуччиниевской "Турандот" с высоким си и под аккомпанемент большого оркестра. Но певец предпочел доставить в Россию романсы Чайковского, Рахманинова и Римского-Корсакова. Вероятно, надо приветствовать, когда оперный певец, обладатель большого голоса и мастер крупного штриха, стремится овладеть культурой камерного пения, устанавливая приоритет сдержанности и нюансов над эффектностью и мощью тона. И западная пресса это приветствует: по крайней мере, в выдержках из рецензий звучат нешуточные комплименты в адрес Сергея Ларина и его партнерши, пианистки Элеоноры Бековой. Правда, мне встречались и другие рецензии, где одобрение соседствует с критикой, а одобряются главным образом сами программы. Но разделить восторг западных коллег мне, к моему большому сожалению, не удалось ни в какой части. Одна из причин, самая объективная: Ларин был не в лучшей вокальной форме и даже отменил исполнение "Песен и плясок смерти" Мусоргского, планировавшихся для финала. Возможно, нездоровьем объяснялось и то, что вокальная линия в романсах то и дело рвалась, а множество нот, похвально тихих и "камерных", остались просто непропетыми. Оценить же качество тенора мы смогли лишь по нескольким звучным нотам, какие могли прозвучать и в оперных ариях. Но подозреваю, что в самом своем подходе к романсам певец стал жертвой собственного желания соорудить некий "русский эксклюзив", предназначенный для западной публики.

Певец несет западной аудитории наивную русскую горячность и целомудренную страстность; каждое слово, каждый поворот настроения преподносятся с предельной выразительностью, главными средствами которой полагаются напряженно тихое звучание и обильная мимика -- отчего музыкальная форма скрипит, дробится и уходит в тоскливый нечернозем. Нам же, русским слушателям, знающим цену поэтическим достоинствам романсов, Чайковский и Рахманинов (не говоря уже о Римском-Корсакове) были бы милы своей естественной мелодичностью, вокальностью и композиционным совершенством -- но всем этим Сергей Ларин как раз пренебрег самым жестоким образом. Смысл альянса тенора с пианисткой Элеонорой Бековой тоже остался мучительно неясен: эта экзотично красивая девушка была чутка и по-кукольному музыкальна, но тушевалась перед малейшей необходимостью играть с пафосом и в быстром темпе. Скорее всего мисс Бекова -- другой вариант того же экспортного эксклюзива. Это предположение подтвердилось, когда под занавес концерта Ларин исчез, зато появились целых три сестры Бековых, чтобы сыграть несложные обработки пьес Гречанинова, Рубинштейна и Прокофьева. То было трио Bekova Sisters -- под таким названием три сестры из Караганды теперь выступают в Европе. Порадуемся за просвещенный мир, который хочет пленяться по-домашнему тихим и ученическим музицированием трех диковинных пташек да дивиться трогательному фальцету молодца-тенора. Нам бы впору вкусить и более полнокровных музыкальных радостей.

ПОДПИСЬ ПОД ФОТО:

Элеонора Бекова и Сергей Ларин