Русский Телеграф / Суббота 06 июня 1998

Восторженный прием Майкла Наймана в Москве объясняется многими причинами (о них -- материалы на этой полосе и колонка А. Тимофеевского на стр. 7). На Западе его воспринимают по-другому -- и по-разному. Майкл Найман, с рядом оговорок, принадлежит к течению музыкального минимализма, родившегося в Америке в середине 60-х годов как реакция на усложненный, официозный и, по мнению многих, тоталитарный язык музыкального авангардизма. Социальный адресат minimal music, особенно в Европе, -- левый радикал активной антибуржуазной ориентации. Однако со временем творчество минималистов претерпевало закономерные мутации; менялось и отношение к ним. Нам показалось уместным поместить здесь некий текст, который можно считать документом изменений музыкальной моды в левоориентированной английской среде. Жанр текста -- отрывок из письма, отправленного автору этих строк его приятельницей и коллегой, долгое время находившейся в окружении радикального ансамбля "Айсбрекер". В письме упоминаются американские основатели минимализма -- Стив Райх и Филип Гласс, широко признанный американский симфонист Джон Адамс, начинавший как минималист, а также глава голландских музыкальных радикалов Луис Андриссен. Про Андриссена здесь важно прочесть еще и потому, что в прошлом году его композиции дважды привозил в Москву голландский ансамбль Volharding -- исключительно качественный ансамбль примерно того же типа, что и Icebreaker, и Michael Nyman Band. Те гастроли в отличие от нынешнего приезда Наймана прошли в полупустых камерных залах -- хотя Андриссен принадлежит к той же области культов, что и Найман, и тоже сотрудничал с Питером Гринуэем, пусть и в его менее известных телефильмах. Поводом для письма послужил мой вопрос к моей знакомой, почему Андриссен и другие голландцы, равно как и Майкл Найман, для европейского левого слушателя теперь passe, а интерес вызывает новая 50-минутная композиция Trans молодого американца Майкла Гордона. Боб и Бен -- муж и сын автора письма. Джон -- Джон Годфри, руководитель "Айсбрекера". В оригинале письмо написано по-русски латиницей и прислано по электронной почте. Воспроизводим его в традициях славянской письменности.

...Ты спрашиваешь, почему голландцы passe, а Майкл Гордон -- горячая точка (не у массового слушателя, а у ехидного). Я для себя стала определять все двумя английскими словами: hip и naff.

Hip -- это то, что модно, про что надо поговорить, показать, что ты это знаешь, "that you are into it" -- это холодный английский эквивалент слова "увлекаться", потому что в Англии "увлекаться" -- это очень не hip. Нip -- почти никогда не мейнстрим, а если он становится мейнстримом, то превращается в naff. Naff -- это то, с чем стыдно показаться в свете. То что passe, или слишком массово, или слишком элитарно. Словом, то, что не hip.

Так вот, когда мы все учились в Йорке (начало 80-х), Райх был hip, а Гласс уже naff. Потому что Гласс уже стал совсем популярным, продажным и очень богатым, а Райх еще писал все очень интересное, довольно бескомпромиссное, а играть его было очень необычно. Кроме того, университетские профессора не давали под него Стейнвей, потому что, говорили, "раздолбаете полдюжины клавиш, и будет потом инструмент неровный". Поэтому настаивать на Стейнвее было очень hip, и репетировать так долго и громко, чтобы профессор в соседней комнате шел проверять сочинения в столовку, тоже очень hip, а играть в концерте и называть тех, кому не понравилась музыка, "naff", тоже очень hip. Потом Райх уже много всего понаписал и после Tehellim стал все давно испробованное переписывать для симфонического оркестра, за что стал получать большие деньги, и постепенно сделался немножко naff. И вообще стал казаться слишком nice, что всегда очень naff.

Потом, в 1986 или 1987 году, пара приятелей из Йоркского университета приехали в Голландию, где у моей маменьки, как тебе известно, квартира, а значит есть где остановиться безработному выпускнику (очень hip). Приехали с целью познакомиться и полизать задницу Андриссену. Приезжали они даже не один раз, как сейчас помню. Я была уже беременна Беном, в последний приезд во всяком случае, и старалась держаться в стороне, потому что в Йорке уже Райха никто не слушал, а на полную катушку крутили De Staat Андриссена, которому все мое беременное существо противилось, сворачивалось в клубочек и закрывало руками то уши, то животик.

Потом, пока мы были в Америке в 1987--88 году, наши ребятки нашли деньги и организовали в Йорке фестиваль голландской музыки -- Андриссен, Вагенаар, Ван Койлен. Собрали ансамбль, исполнили De Staat, Metrum, Hoketus, исполнили громко-не-то-слово, закрепив таким образом мнение, что Райх уже совершенно naff, а Андриссен и особенно Вагенаар у-у-у-жасно hip. Диссонантность помогла. Громкость помогла. И некая европейскость тоже, то есть то, что воспринимается как отсутствие американской наивности. Немножко blood and guts, как говорится. Ну и Андриссен большой левак, марксист. Это если и не решающий фактор, то во всяком случае никогда не мешает.

Потом ребята создали "Айсбрекер", назвав его в честь бара, в котором Андриссен дает уроки по композиции. Тут еще момент -- Андриссен преподает, и в Амстердаме вокруг него крутится масса народу, в основном иностранцы. Райх никогда не преподавал, и такого рода последователей у него никогда не было. Так вот, создали наши ребята "Айсбрекер", хозяин Амстердамского бара их чуть не засудил за плагиат. Они хотели быть страшно hip, это само собой разумеется. Идея была такая, чтобы, с одной стороны, играть голландских минималистов, но играть существующую музыку -- всегда немножко naff, поэтому вторая идея была самим писать новую музыку (и заказывать ее другим), но заказывать именно для "Айсбрекера", необычная инструментовка которого исходит из андриссеновского Hoketus'а. (Сколько в те годы было интервью, отчасти и мною самою взятых, в которых излагалась и мусолилась эта эстетика, передать тебе не могу!) Найти композиторов, которым бы такая эстетика была понятна, было не так легко, потому что классические композиторы мало имели дело с усилителями, находили странным, что в требования заказа входил сам характер музыки -- агрессивно, диссонантно, очень громко, ритмически очень сложно, но не умозрительно. В поисках жемчуга Джон тогда приехал в Москву в 1991 году и не нашел ни одной жемчужины, кроме Кефалиди, который, ко всеобщему раздражению, написал нечто совершенно naff.

С тех пор утекло много воды. За это время с Андриссеном произошло несколько вещей: во-первых, по всеобщему признанию, самую лучшую свою музыку он уже отписал, стал повторяться и вошел в истеблишмент, то есть стал подвигаться в сторону naff (не совсем еще, потому что музыка-то хорошая, до и включая De Materie, но иметь обожающих тебя учеников -- это очень naff, вот и решай сам, что naff, а что не naff). Одновременно с этим Андриссен вдруг сделался страшно известным в Англии, что было самым прямым результатом его пропагандирования "Айсбрекером" (naff, но "Айсбрекеру" есть чем гордиться, if you see what I mean).

Но пока Андриссен становился немножко naff, в Америке появилось молодое поколение: Майкл Торке, Майкл Гордон, Дэвид Ланг и др. Эти ребятки -- в большинстве своем из глубинки, но рано оказавшиеся в Нью-Йорке, -- знают Райха и уважают его как еврея-патриарха (заметь, я уже в настоящем времени пишу), но в голландцах видят истинных, hip, наследников американского минимализма (Адамс же, напротив, невыносимо, до боли, naff!). Я сама слышала, как Ланг как-то по радио высказывался про Андриссена, что вот, мол, верной дорогой пошел товарищ.

Когда я сказала, что голландцы passe, а Боб со мной не совсем согласился, то видишь ли, в чем здесь дело: музыку Андриссена все, конечно, еще уважают, и в отличие от Райха, которого hip-публика уже совсем не слушает, Андриссена еще может быть пойдут послушать, но никто не верит, что он может сейчас, в свои годы и со своим марксизмом, написать что-нибудь hip. То есть он уже музейный, хотя и недавний экспонат. А этой культуре -- той, что построена на принципе hip против naff, -- ей всегда нужно что-то новое. Причем не просто новое, а hip.

Майкл Gordon -- hip. Майкл Найман, on the other hand, уже совсем не hip. Он английский Гласс -- старый уже, для кино пишет минорными трезвучиями, то есть куда уж более naff. Найман был hip году в 1985 -- мы тогда колотили на гамелане его пьески, но даже тогда это уже попахивало. Trans Майкла Гордона был написан специально для "Айсбрекера" по заказу, и исполнялся с невероятным грохотом, с дымом, видеоклипами и световыми эффектами, как в самом hip клубе, а потом мы все стояли в фойе и пили белое вино. То есть с моей точки зрения -- полная дурь, но меня все уверяли, что очень hip. Причем это еще та стадия, когда многим это не нравится, но попробуй скажи! Засмеют за naff-ство. Только я одна чего-то вякала насчет того, что если так все пускать через усилители, то совершенно непонятно, зачем на сцене стоят музыканты, потому что между звуковым сигналом и их движениями очень приблизительная связь. А раз они хотят играть такие сложные ритмы, то весь смысл -- по их же прежнему заявлению -- в том, что они должны быть слышны и физически ощутимы, через движения исполнителей, как в джазе и роке, а не как в умозрительной музыке Брайана Фернихоу. Но долго вякать мне не пришлось, подошел Джон и заткнул мне рот, что у него всегда хорошо получается...

Современные русские композиторы: Игорь Кефалиди