Русский Телеграф / Четверг 25 сентября 1997

Кустами, из которых Степанович выпрыгнул на меня стремительно и внезапно, был спектакль Александра Тителя "Сказка о царе Салтане" в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. Зрелище изящное и остроумное, эта опера заставляла привычно страдать уши -- начало сезона, фальшивый оркестр, пустоватый состав, в котором одиноко блистала Ольга Гурякова в роли царицы Милитрисы. И вдруг, уже к концу представления, из уст какого-то "второго корабельщика" хлынул настоящий оперный голос.

На следующий день я (по совету Гуряковой) отправился на второй тур конкурса имени Рахманинова и прослушал подряд трех басов. Когда пел голосистый и симпатичный Андрей Антонов из Самары, я думал о том, что сама идея всерьез исполнять романсы Рахманинова похоронила себя еще в начале века. Следом на сцене появился Аскар Абдразаков: ему, давнему протеже Ирины Архиповой, заранее прочили первое место. Красавец, с роскошными данными, обаятельный и уже увенчанный многими конкурсными наградами, он все расставил на свои места: каждому романсу, каждому настроению сопутствовала точная подача; мастерски распределив тона в Рахманинове, он добавил еще и вереницу испанских красок в Равеле. Когда за ним вышел Степанович, мне показалось, что состязаться с опытным Абдразаковым у 23-летнего артиста, поющего первый конкурс в жизни, шансов нет: грузный, мрачно-апатичный, не умеющий ни кланяться, ни стоять перед роялем. Тем более ему предстояло петь кровожадное "Болеро" Глинки -- а есть ли вообще сейчас певец, в ком достало бы одновременно и юмора, и искренней страсти, чтобы оседлать эту вещь? А "Жаворонок", "Баркарола"? В романсах Глинки Степанович не потерял ни одной интонации, ни единого слова, ни малейшего оттенка вокальной краски; ситуация (называвшаяся не "концертом", а "прослушиванием") полностью была в руках конкурсанта -- только шквал аплодисментов после "Попутной песни" долго не давал ему продолжить выступление.

Дмитрий Степанович появился на нашей сцене не просто как вокалист, а как художник со своей темой. Чтобы понять ее суть, необходимо пережить удивление -- каким образом молодой человек может нести столь волнующую старомодность? Нелепый, словно тексты рахманиновских романсов, и внутренне значительный, он напоминал Пьера Безухова; инструментом его образов была несовременная сердечность и пылкая участливость в жизни других людей, его героев. А с таким ощущением русского слова, ради которого порой шли в жертву даже вокальные эффекты, пели только мастера, чье место теперь -- на выцветших фотографиях.

На третьем туре, как и на заключительном концерте, Степанович пел обязательный репертуар -- Каватину Алеко. Казалось, трудно спеть ее лучше, чем это сделал Аскар Абдразаков. Когда Степанович спел фразу "Весь табор спит...", сидевший рядом со мной режиссер Титель (в чьем театре молодой певец начинает получать партии) лишь безмолвно всплеснул руками; креслом дальше сидела Ольга Гурякова, ее глаза были полны настоящих слез. Я подумал, что постановщикам со Степановичем должно быть трудно: ладно бы он только пел, он еще и управлял оркестром вкупе с дирижером Андреем Чистяковым. Кроме Рахманинова опять был Глинка, труднее которого композитора нет: нельзя сказать, что блестяще удалась Ария Руслана (тут ансамбль с оркестром дал сбой, хотя надо было видеть, как боролся певец за каждую фразу) - зато стало понятно, к кому в Москве нужно обращаться за Фарлафом.

Дмитрий Степанович вышел в певцы из музыковедов (он окончил теоретическое отделение в Гнесинке). Но, в отличие от многих других вокалистов с подобной биографией, у него есть еще и голос - большой, ровный, звучный. Хочется сказать - универсальный, как бы преждевременно это ни звучало. Остается добавить, что жюри нашло естественный компромисс - первую премию подели Степанович и Абдразаков. Не это главное.