Известия / Среда 05 сентября 2001

Как и "Борис Годунов", где Гергиев сменил постановщика Клаудио Аббадо, "Леди Макбет" оказалась результатом соединения русской экспрессии с европейским орднунгом. Помнится, в 1997-м понаехавший в Зальцбург русский люд дивился бесцеремонному расчету, с которым немецкий режиссер и сценограф Херберт Вернике, уложив музыку в четкие, красивые и завершенные сценические формы, расправился с непричесанным и самобытным Мусоргским. Вместо мучительного русского пути, где есть сострадание и надежда, возмущенный российский зритель увидел одномерно-серый портрет своей страны, давно и навечно зашедшей в тупик истории. Но конструктивисту Вернике не удалось загубить наш национальный шедевр. Дав россиянам возможность взглянуть на себя со стороны, постановщик всего лишь отразил диагноз Запада, глядящего тогда на Россию со страхом и без иллюзий.

Двинувшая в том же направлении "Леди Макбет" пришла, однако, к более печальному результату. Рассказать страшную историю падения русской бабы, неистовой в сексе и убийстве, в Зальцбурге поручили немецкому режиссеру -- умному, холодному и скучному, которому до нашего мракобесия как до луны. Петер Муссбах, сделавший ряд успешных постановок в Зальцбурге (самая знаменитая -- "Лулу" Альбана Берга в 1995-м), своим типовым немецким подходом лишь подтвердил известную истину, как различны меж собой Россия и Запад. Музыка Шостаковича в неприглаженной первой редакции 1932 года надрывается и кричит: глиссандо тромбона после изнасилования Катерины Сергеем до сих пор поражает отчаянным бесстыдством. Молодой и еще не пуганный властью Шостакович заглянул в бездны человеческой породы, распустившейся от отсутствия культуры и человечности. Буклет к спектаклю просто горит неистовыми высказываниями известных русских феминисток -- от Цветаевой до Гиппиус. А на сцене -- "скука, одолевает скука", как вопит Сергей, нагло ворвавшись в спальню Катерины. Нашу эмоциональную шкалу безмерного диапазона европеец Муссбах аккуратно укладывает в свою единственную октаву. Вместо крайностей и необузданных страстей вырисовывается тоскливая история про купчиху, которая почему-то угодила на каторгу.

Скучный спектакль Муссбаха, который не имеет никакого отношения к одной из самых ярких оперных партитур ХХ века, заставляет вспомнить о постановке обеих редакций оперы Шостаковича, больше известной в России под именем "Катерна Измайлова", в Мариинском театре. Режиссер Ирина Молостова получила тогда заслуженные упреки критики за целомудренную симуляцию основных инстинктов, изобразив Катерину не русской секс-вамп, а пресловутым "лучом света в темном царстве" из "Грозы" Островского. Теперь же по контрасту с выхолощенным продуктом Зальцбурга понимаешь, что мариинский спектакль отличался живым чувством материала -- там был хотя бы крепкий купеческий быт и крупная русская фактура героев, подчеркнутая выразительными деревянными декорациями Георгия Цыпина, благодаря которым спектакль навсегда врезался в память.

В Зальцбурге же сценограф другого класса Клаус Кречмер, что с 1992 года трудится техническим директором фестиваля и сделал здесь в 1996-м неудачного "Оберона" Вебера, вышел под стать режиссеру. "Леди Макбет", похожая на безликий панельный дом эпохи застоя, отвечает средним европейским стандартам об экономной, аккуратной и чистенькой сцене. Австриец Кречмер вложил русские страсти в нейтральную упаковку, в которой можно играть почти любое сочинение: могучая стена с тремя арками напоминает все сразу, в первую очередь православный храм и большие ворота без створок. В трех пустых проемах и проходит действие, которое запоминается лишь одной нелепой подробностью -- странным языческим сжиганием тела Бориса Тимофеевича в сопровождении банды духовиков в костюмах смерти. В последнем акте (каторга) опостылевшая махина исчезает, рождая наконец желанный объем и воздух. Но глупая сцена гибели Катерины и Сонетки (по сюжету обе тонут в реке), медленно проваливающихся в люк среди остолбеневшего народа, одетого в карикатурные ватники, восстанавливает общее тягостное впечатление.

Словом, исторический шанс покорить Шостаковичем искушенный Зальцбург, полученный Гергиевым от Жерара Мортье, использован не был. Несколько лет назад в разговоре с интендантом фестиваля Гергиев, критикуя музыкальные вкусы Зальцбурга, заявил, что здесь должна звучать русская музыка. И вот Мортье, уходя с поста художественного руководителя, впервые пускает в свой благополучный европейский дом самую страшную русскую оперу. И что же? Мы не совершили прорыв, как это случилось на прошлогодних гастролях в Лондоне, куда Мариинка с триумфом экспортировала отечественные оперы: после такой "Леди Макбет" русская музыка вряд ли займет в Зальцбурге место наравне с европейской. Зал во время действия почти безразличен и хлопает в конце прежде всего Гергиеву за то, что он "вельт-стар". Однако Гергиев и Венские филармоники представили "Леди" выдающейся симфонической партитурой, сыгранной скорее рафинированно, чем страстно, а не оперой с солистами. Наших певцов с их могучими голосами почти не было слышно, а русский текст можно было понять только благодаря немецким титрам. Аморфная и тяжелая во всех смыслах Лариса Шевченко в заглавной роли была всего лишь толстой купчихой, но никак не леди Макбет из Мценска. Впрочем, нашему зрителю еще представится возможность увидеть эту постановку, являющуюся совместной работой Зальцбургского фестиваля и Мариинки, в Петербурге. И есть надежда, что в родных стенах русские артисты, забыв об экономном немецком формате, сыграют именно то, чем так поразил Шостакович ХХ век.

Зальцбург