Известия / Вторник 05 июня 2001

Год Верди отрабатывается здесь по всем статьям. Как в Венской опере, проводившей недели памяти композитора, Саратов собрал весь собственный вердиевский репертуар, вставив в него певцов-гастролеров. Среди них -- москвичка Ирина Долженко (Амнерис) в нетленной "Аиде", Айталина Адамова из Петербурга в роли цыганки Азучены и Владислав Верестников из Москвы в роли ее смертельного врага графа Ди Луна в суперромантическом "Трубадуре". Хиты из запасников пополнила премьера "Риголетто" (премьера сезона).

Но Саратов не столько утверждает образ российского Верди (несколько популярных названий), но и освежает его новыми штрихами. На видеосеминаре в рамках фестиваля, кроме четырех версий "Риголетто" (хороший гарнир к премьере), показаны "Стиффелио" и "Фальстаф". На гала-концерте сопрано Маргарита Алавердян (Петербург) поет арии из редких опер -- Эльвиры из "Эрнани", Одабеллы из "Аттилы" и болеро Елены из "Сицилийской вечерни".

Открытие торжеств вышло и вовсе не тривиальным. Оркестр и хор театра под управлением Юрия Кочнева исполнили четыре духовных сочинения Верди на латинские тексты. Три из них, среди которых и "Stabat Mater", посвящены деве Марии, а заключительная "Te Deum" -- монументальный католический гимн. И хотя эти опусы, более ста лет назад с успехом звучавшие у знаменитого Артуро Тосканини, и не сразили силой, свойственной операм уроженца итальянской деревни Ронколе, концерт оставил ни с чем не сравнимое удовлетворение открытия. Тем более что он символически совпал с двумя видными фактами: в день начала саратовских торжеств в Европе звучал "Реквием" Верди -- на фестивале Флорентийский музыкальный май под управлением Зубина Меты и в Венской опере с Риккардо Мути.

Три года назад худрук Юрий Кочнев преобразил Собиновский фестиваль. Опера поделилась местом с симфонической музыкой и концертом, а затхлый дух академизма был разбавлен вечерами contempopary dance или концертами известных российских рок-групп вроде ДДТ. В этот раз продвинутую культуру представляла не только группа "Чиж и К", но и "Риголетто", поставленный молодыми людьми из Москвы -- режиссером Дмитрием Беловым и сценографом Альоной Пикаловой. Их спектакль интересен не только опероману в лорнете и буклях, но и тем, кто в оперу не ходит, а предпочитает хорошее европейское кино, выставки актуального искусства и следит за современной модой.

"Риголетто" по-русски -- это обычно доходящий до мракобесия сценический реализм, поперченный "шекспировскими страстями", каковые выжимаются из оркестра и баритона, в честь которого опера и названа. Роковое проклятие, висящее над шутом, развлекающим двор вельможи в Мантуе, и гибель его единственной дочери понимаются как вопиющая трагедия. Не то в Саратове, сумевшем забыть о тяжелом российском наследии. Нельзя сказать, что спектакль лишен драматизма -- собранный волевой оркестр не дает забыть о романтических страстях. Юрий Кочнев неумолимо тащит звуковую громаду вперед, достигая в особо драматических подъемах удивительного эмоционального накала.

Однако тяжелую руку Верди в яме на сцене сменяет яркое шоу с манящими разноцветными огнями. Огромная надпись "Риголетто" в стиле световой рекламы развлекательной индустрии Лас-Вегаса приглашает посетить иллюзион Герцога мантуанского -- мистификатора, меняющего свои наряды в зависимости от игры. Соблазняя приютскую сиротку Джильду с плюшевым кроликом (I д.), он надевает крылышки ангела, обещая любовный улет. Дома он в китайском халате а-ля Людвиг II Баварский (II д.). В кабаке Маддалены это уже Элвис Пресли (черный кожаный камзол с молниями). На балу -- бог из машины, который в золотом венчике взлетает на облаке. Внизу зеркальная эстрада (см. "Джинджер и Фред" Феллини), где много ярких женщин. Среди красоток -- графиня Чепрано, одетая от Тьерри Мюглера, на которую проливается золотой дождь.

Впрочем, перо бессильно описать этот пир эклектики. Как в барокко, здесь форма разбухает от изобилия, что наблюдать чрезвычайно интересно. "Риголетто" -- зеркало, где отразился наш век: напичканный поп-артовскими идеями, он смотрит на ХVII (время действия у Верди), совпадая с ним праздничным ощущением жизни и избыточностью культуры. Волшебный иллюзион Белова -- Пикаловой зовет к свободному полету в мире грез, и даже ортодоксальный опероман не устоит перед этим вызывающим, раскованно-красивым спектаклем. Его сценография чудо как хороша, а для оперной России и просто революционна. Его режиссура так же молода и свежа для нас -- она следует не сюжету, а музыкальной драматургии, отражая ее чувственные, яркие формы. Музыка здесь совсем не сопротивляется сцене, а непринужденно сливается с ней, приглашая всех наслаждаться или, по лексике нашего дня, расслабиться и оттянуться.

Верди по-саратовски не просто удался, в чем единодушно сошлась критика. Он обозначил новый стиль: такие режиссеры и сценографы вдохнут свежий воздух в оперу и приведут новую публику. Здесь родилась актерская звезда -- Александр Багмат, блеснувший в заглавной роли. Поет Багмат на хорошем европейском уровне, а игра, где значим каждый штрих, выделяет его героя как важную, истинно трагическую фигуру.

Собиновский фестиваль памяти Верди дал не просто отличный спектакль: жест в сторону Верди вышел не только красивым, но и актуальным, совпадающим с модными культурными тенденциями -- опера как dolce vita. И чтобы совсем утвердиться в роли третьей оперной столицы и подогнать Собиновскую прогрaмму под мировые каноны, Саратову остался еще один шаг -- давать на фестивале мировую премьеру нового сочинения.