Известия / Понедельник 21 мая 2001

Премьера на сцене Театра Вахтангова прошла с большим успехом. Зрители долго и охотно аплодировали всем вместе и каждому по отдельности -- и Гидону Кремеру, ставшему главной приманкой проекта, и его молодежному оркестру "Кремерата Балтика", сколь виртуозно звучавшему, столь и подвижному на сцене, и испытанным страсбургским ударникам, спаявшим цементом синтетическое действо, и всем представителям разных культур, которых по очереди выгонял на поклоны режиссер Кама Гинкас, -- шаманам, джазменам, горловикам и представителям традиционных оперно-балетных искусств.

Двухчасовой одноактный перформанс стал масштабным авторским проектом Александра Бакши -- композитора, известного своей нелюбовью к устоявшимся филармоническим и музыкально-театральным жанрам. Свой "театр звука", в эстетике которого он творит уже многие годы (театральная публика прикасалась к нему в спектаклях Валерия Фокина, а музыкальная -- в программах Гидона Кремера и Татьяны Гринденко), Бакши теперь развернул по-крупному, по существу внедрив в нашу практику новый для нас вид сценически-музыкального искусства. "Полифония мира" -- пьеса без слов, которую играют преимущественно музыканты, представляющие разные виды музыки и разные культуры. Противопоставляя свое понимание музыкальной вселенной кеплеровской "гармонии мира", которая, по мысли Бакши, находит твое окончательное выражение в тоталитарном устройстве симфонического оркестра, композитор стремится услышать мир полифонически -- каждый голос, будь то скрипка, армянский дудук, негритянская туба или русская колесная лира, достоин быть услышан на равных правах. И ни одно "я", личное, творческое или ментальное, не вправе попрать другое "я" и возвыситься над ним.

Идея автора как симпатична, так и не нова -- уже пару десятков лет она активно проявляет себя в так называемой world music, широко распространенном виде музыки, безответственно смешивающем внешние признаки различных музыкальных культур -- чаще всего это выражается в том, что азиатские или африканские инструменты звучат, будучи упакованы в европейские аранжировки. По существу Бакши проследовал тем же путем, хотя сделал это гораздо тоньше: в одном из эпизодов тувинец Сергей Ондар поет, аккомпанируя себе на народном инструменте; фольклорная певица Елена Сергеева в точно положенных местах присоединяет к нему свой русский напев; одновременно откуда-то тихо льется звук зурны -- все вместе звучит очень красиво. Композиторским слухом Александр Бакши услышал, что фрагменты музыки разных народов можно искусно совместить между собой, и блестяще это осуществил. Столь же мирно общались на расстоянии духовики из Гарлема, Екатеринбурга, Германии и Москвы; иногда им удавалось даже сочетаться с Кремером и стаей его струнников. В такие минуты некая полифония мира возникала, в другие -- нет: тенор из Большого театра Николай Семенов вызывал только смех, а балерина Валерия Васильева, пытавшаяся танцевать академические па среди ходячего населения планеты, -- чувство неловкости.

Самой уязвимой стороной проекта стало его режиссерское решение. Каму Гинкаса можно понять -- он получил пьесу без слов и сюжета и должен был либо придумать их сам, либо поставить действие только по законам музыки и пластики. Но режиссер завис где-то посередине: сюжеты о Рождении Земли, Орфее, умирающем Гамлете (или Христе?) им лишь намечены, но не выстроены в ясное целое. Чтобы выйти из положения, Гинкас дал выразительному греческому актеру Василиусу Лагису роль вечно присутствующего зеваки. В начале действа он рождается в мир, на веревке за ногу выносимый из люка, и это очень эффектно. Однако дальше новорожденный лишь ходит вокруг музыкантов, девственно удивляется их полифоническому искусству или приходит в ужас, когда полифония рушится -- тем самым работая дублером зрителя и его эмоциональным подсказчиком.

Цельности спектакля способствуют изящная декорация Сергея Бархина, построенная из архетипического дерева, колес, лестниц, стеклянных полостей и пультов для нот, свет Глеба Фильштинского, огонь перформанс-группы АХЕ (Исаев и Семченко, художники этой группы, сыграли сквозные роли суровых ангелов). И -- самое главное -- тончайшая акустическая режиссура Александра Бакши. Его собственные музыкальные пьесы, звучащие в спектакле, неравноценны -- есть удачные, в минималистском роде, есть не очень, напоминающие Шнитке; не хватило полноценной полифонической композиции для всех, хотя сочинить такую требовала сама идея проекта. Но все, что звучит на протяжении двух часов, ласкает и нежит слух -- нет грубостей, переборов, есть чистой воды звуковая постройка. Наивно было бы полагать, что в рамках придуманного композитором перформанса каждый голос мира проявит себя содержательно и полно: слишком различны внутренние основания искусств и культур, чтобы театральный проект без издержек мог вместить многие из них. Нам удалось разве что узнать их знакомые и не очень знакомые голоса. А они пообщались между собой -- без враждебности, учтиво и по-светски, но не особо интересуясь друг другом.