Известия / Понедельник 04 сентября 2000

Москвичам впору прибавить себе еще один повод для волнений: через полтора года, после того как отгремит очередной Конкурс Чайковского, Большой зал Консерватории, с которым связано 90 процентов главных музыкальных событий в Москве, закроют на ремонт. Об этом объявил, будучи гостем "Прямой линии" "Известий", министр культуры Михаил Швыдкой. Куда денутся оркестры? Министр предположил, что частично в новый комплекс "Красные холмы" на Павелецкой, частично -- в храм Христа Спасителя. "Красные холмы" еще строятся, а Зал церковных соборов, находящийся в нижнем этаже храма (вход с набережной), открылся. Формально он относится не к патриархии, а к комитету по культуре правительства Москвы, а патриарх благословил проведение в нем светских концертов.

Тут же захотелось порассуждать: а какова может быть новая художественная политика зала, как далеко может зайти "светскость", споют ли там католическую мессу, лютеранские пассионы, иудейские псалмы? Все эти вопросы отпали сами собой -- по акустике новый зал абсолютно криминален. Зал Чайковского, который справедливо считается акустически скверным, по сравнению ЗЦС просто идеал звучания. О том, чтобы играть здесь без акустического усиления, не может идти и речи. Вся сцена была утыкана микрофонами, музыканты не слышали ничего дальше своего пульта, а голоса певцов, украшенные металлическими призвуками, изливались на слушателей из динамиков с потолка. Наверное, можно довести звуковой аппарат до большей акустической убедительности, однако сама практика игры с усилением на академической сцене годна лишь в исключительных случаях и повсюду используется только для концертов на открытом воздухе.

Зал действительно весьма вместителен -- на сцене легко помещаются хор в сто человек и большой оркестр, партер с трех сторон окружен покатыми амфитеатрами, общее число мягких красных кресел -- порядка тысячи двухсот. Две трети было заполнено случайной мэрской публикой; вместе с Лужковым, Церетели и прочими положенными гостями слушатели полтора часа любовались на двенадцать аляповатых апостолов, горкой красующихся на заднике сцены. Реагировали крайне вяло -- и винить их в этом трудно: ни убогий звук, ни эстрадно-благолепная атмосфера воодушевить никого не могли.

Программу, между тем, составили в воодушевляюще патриотическом стиле, свалив в одну кучу церковные песнопения, отрывки из русской и советской классики. За вычетом новой песни для Кобзона, написанной в духе старых песен для него, вся музыка была выбрана превосходная, но на своем месте в вышеописанном контексте оказалась лишь песня для Кобзона. Артистов пригласили тоже в основном отменных -- Владимир Федосеев со своим оркестром (правда, из общей акустической каши слуху удалось извлечь только фирменное соло валторниста Виктора Галкина), Виктор Попов со своим хором (мужики пели хорошо, девочки послабее), Ирина Архипова (для своих 75 лет она в дивной форме), харизматический премьер-бас из Большого театра Владимир Маторин (уснащал Сусаниным), звучное меццо Ирина Чистякова (была Воином в кантате Чайковского "Москва"), артист Аристарх Ливанов (плохо, как большинство актеров, читал пушкинского "Пророка").

Для культурных деятелей мэрии реальные достоинства и творческие различия этих музыкантов, видимо, равны. Им что умный, тонко сочетающий западничество и славянофильство Федосеев, что приставленный ему в партнеры небрежный пианист Николай Петров. Каждый -- просто узаконенный сверху московский патриот, в том числе и Кобзон (его не обсуждаю -- не моя епархия), единица столичной артистической конюшни. Русские композиторы -- тоже конюшня. Что Глинка, что Рахманинов, что Чесноков. Что замешенная на страхе красота сталинского гимна "Родина слышит" Шостаковича, что минималистская аскеза "Весенней кантаты" Свиридова -- из всего должен остаться лишь общий патриотический знаменатель. И все накроет увертюра Чайковского "1812 год" -- стыдно даже говорить, какая это, если вслушаться, чудесная музыка.

Теперь можно с ностальгией вспомнить, как звучала та же увертюра в 1995 году -- этажом выше, в строящемся храме, на фоне грубых неотделанных стен. Дирижировал Ростропович, а храм был еще не освящен. Вот где была акустика! Вот где было ощущение динамики московской жизни! Теперь все доделано, сдано, освящено -- и началась застылость. Наверху служат, внизу поют в микрофон. Остается надежда на Красные холмы. Снаружи они, правда, что ХХС внутри. Как внутри, придет время, послушаем. А пока... Люди, ходите в Большой зал Консерватории! Потом будете локти кусать.