Известия / Суббота 21 августа 1999

Глобальный проект "Опера для всех" начат вовремя: грядущая эра масскульта не должна стереть с лица Баварии самый старый в Европе Мюнхенский фестиваль (основан в 1875 году). Он сохранит свою рекспектабельно-академическую суть под демократичной внешностью. Это не заигрывание с попсой, а игра в предлагаемых обстоятельствах. Раз человечеству так дороги мыльные сериалы, Макдоналдс и т.п., опера должна говорить и на этом языке тоже. Если она претендует на место в душе нового европейца.

Правда, в Мюнхене, как и повсюду на цивилизованном Западе, спрос на оперу стабильный. Каждый вечер аншлаг: фаны -- на галереях (стоячее место: 7--25 немецких марок), публика возраста наслаждений жизненным успехом (с равным представительством полов -- не только при дамах, но и при спутниках) -- в партере (кресло: 32--372). Буржуа хотят всего -- и стабильности, и крутизны. Они любят Вагнера или Рихарда Штрауса в привычном виде (на старые спектакли "Нюрнбергских майстерзингеров" и "Кавалера розы" не попасть), но демонстрируют и высокую театральную продвинутость. Даже "Тристан и Изольда" в стиле мыльного сериала вызывает у них не протест, а прилив энтузиазма.

Сердечко, крест, корона и губки в ряд -- вот символы грядущей реальности, которыми Мюнхенский фестиваль вербует баварцев и гостей города (среди которых немало русских). Буклеты и футболки, флаги и значки внушают: опера -- актуальное искусство, фестиваль -- уличный перформанс длиною в месяц. Проекты под названием "Фестиваль +" вынесены в город. Они создают необходимый диссонанс с замкнутым миром оперы и тихо рушат барьеры между нею и остальным миром. Мир един, понимаешь в Мюнхене. Опера -- его лучшая часть.

Общепит -- не значит плохо. Это продукция с конвейера, без лица. Так выглядит наша "Гроза", по которой написана опера Леоша Яначека "Катя Кабанова". Действие спектакля идет прямо в Волге: огромный дом, перекрывающий сцену, -- цвета речного ила, а костюмы из XIX века будто вымочены в воде. Волга -- одновременно и сундук с барахлом, и панельный дом в спальном районе. Стенки разъезжаются, возникают картинки в комнатках. В нужных местах герои образуют показательные группы. Вот пирамида в финале 1-го действия: над головой Кати -- Кабаниха. Просто и ясно.

Россия -- жестокая и грубая страна с дряхлым населением. Глаша и Феклуша -- старухи. Кто луч света, неизвестно. Главная злодейка -- элегантная особа в шляпе и вуали -- словно дворянка, позирующая на картине Серова. А жертва (Катя -- Кэтрин Мальфитано), превосходя ее возрастом и фактурой, мечется, как бесхитростная бабушка из глубинки. Катю ждет романтический конец: высоко над сценой (т.е. в водных глубинах) утопленница в белом проплывет русалкою Даргомыжского (см. также картину Крамского "Русалки") -- такова, значит, традиция у славянских женщин, живущих близ великих рек.

Однако традиции и родовые признаки славянской музыки, как-то: теплота и лиризм, оказались подмяты брутальными сценами (кто кого?), блочно-панельной архитектурой, подходящей к чему угодно (сцена: Стефанос Лазаридис) и жестким до надсада пением (дирижер: Пол Дэниэл). Нежная и певучая "Катя" вышла простецким "Макдоналдсом". Это подарок от английского режиссера Дэвида Паунтни, того самого, кто своим "Макбетом" лишил Россию оперной незрелости (гастроли Английской национальной оперы в 1991-м). Но мысли о кризисе театра испаряются на "Милосердии Тита".

Опера -- не только музыка и драма. Есть еще пение как физический процесс. Обычно мышечные усилия уходят на второй план. Англичанин Мартин Данкен (режиссер блестящего генделевского "Ксеркса" в эстетике современного эстрадного шоу) восполнил этот пробел и показал первопричину оперных радостей через "Милосердие Тита" Моцарта. Данкен подает историю благородного римского императора (не путать с жестоким историческим Титом) как съемки фильма. Актеры поют, операторы снимают, результат -- сразу на огромном экране (сцена: Ультц). Публике ничего не остается, как залезть в распахнутый рот примадонны и увидеть его содержимое. Сначала -- неловкость от такой близости: неужели магия оперы всего лишь спорт? Но быстро приходит увлечение, дорастающее до физиологического экстаза: оперу-seria слушаешь завороженно, наслаждаясь биологией музыки. Вы видите, как рождаются звуки, и обычное оперное удовольствие только растет.

Однако зритель растерян, так как его лишили основного инстинкта -- уставиться на актера. В то время как оркестр с дирижером Айвором Болтоном и певцы сохраняют должную дистанцию, камера бесцеремонно наезжает, и устоять невозможно! Но медиа не рушит оперу, а освобождает от напряжения обязанности. Выбор за вами: делайте, что хотите и что можете. Точнее, что позволят постановщики. Вашу наркотическую зависимость от музыки и экрана, а особенно элементарное желание воспринимать их в соответствии друг с другом они лечат стоп-кадрами, возникающими где попало. Музыка движется вперед, видео пятится назад, а зритель не знает, в каком времени ему жить, но одураченным себя не чувствует.

Главные аргументы оперы -- певцы подобраны так, что сдаешься безропотно. Филип Лэнгридж (Тит), Ребекка Эванс (Сервилия) и другие с помощью своих увеличенных копий доводят публику до нужной кондиции. А Веселина Казарова в образе Секста завершает дело: после кульминационной арии в цепях зал взрывается от восторга.

Эксперимент "Тита" радостно распахивает двери в будущее. Вот тот случай, когда опера, притом давно вымершего жанра seria, влезла в утробу масскульта и подчинила его себе. Не потеряв сути, она добавила себе актуального видеомакияжа, да еще в популярном комплекте "два в одном". За одну цену зритель посмотрел и спектакль, и его запись.

"Опера для всех"? Ахим Фрайер, один из столпов европейского театра, прямо и просто воплощает девиз фестиваля. Его постановка "Орфея" Монтеверди и вправду доходит до каждого сердца -- безыскусная простота напоминает о Чаплине или итальянском неореализме. Деревенская траттория. Маленький ансамбль наигрывает на эстраде с фонариками (аутентичный оркестр с дирижером Айвором Болтоном), столики, стойка бара. Деревня гуляет на свадьбе: все в темном, Эвридика в красном. Когда Орфей отправится в подземный мир за умершей женой, в этом поучаствует вся община. Хозяйка станет Вестницей, потом Прозерпиной, железнодорожник -- Хароном, лохматая собака -- Цербером. Финал: пожилой деревенский почтальон (Аполлон) обещает страдающему сыну утешение мечтой. В 1706-м (премьера "Орфея") античный миф играли в костюмах, принятых при дворе герцога Мантуи. Сегодня -- соответственно. Никакой позы, только подлинность, доступная большим художникам.

Совсем не обязательно вставать на голову, чтобы вызвать наше сочувствие. Изощренность и эклектика, ставшие хорошим тоном, надоедают. Простая здоровая пища оказывается условием новой витальности. В конце концов, опера должна оставаться просто оперой, а не только актуальным искусством.

Мюнхен--Екатеринбург

Подпись под фото:

На Мюнхенском фестивале оперу Моцарта "Милосердие Тита" можно посмотреть сразу живьем и по трансляции. На снимке: тенор Филип Лэнгридж сам собой (внизу) и он же на видеоэкране (наверху)