КоммерсантЪ / Суббота 16 марта 1996

Программу концерта составил умный музыкант. В ней осуществлено много замыслов: в прочтениях Шуберта и Вольфа по разному прозвучали гетевские песни Миньоны, а европейская сентиментальность предстала в воплощениях от салона (Шуберт) до кабаре ("Песни кабаре" Шенберга). По оригинальности выбора и неожиданности эффекта последние затмили также не слишком известный опус Пуленка "Обручение ради смеха" -- в их изысканности был скрыт прообраз мелодрам "Лунного Пьеро". На бис Барбара Хендрикс спела еще пол-отделения. Рахманиновское "Не пой, красавица" звучало как ни у кого прежде, словно неизвестное сочинение, которое довело слушателей до слез, а русский язык певицы заставил побывавших на пресс-конференции вспомнить, что Барбара Хендрикс подчеркивала русское происхождение своего педагога Женни Турель.

Разное говорили в антракте и после концерта. Что голос звучал слабо, неясно, не заполнял акустику Большого зала. Что певица распелась только к бисам, что верхи неуверенные, сипловатые. В общем, конечно, недурно, но пианист -- просто ужас. Фактуру не выигрывает, детали проглатывает, здесь не прозвучало, там пропущено. Часть публики сразу неприязненно отреагировала на тембро-динамическую, фоническую сторону исполнения. Другая отозвалась на те же "недостатки" противоположным образом, оценив достоинства на якобы невыгодном фоне. Соседство однокоренных слов не случайное: звучащее (фоническое) качество само по себе и есть фон, на котором существует что-то еще. Находясь по ту сторону звуковой ткани, музыка начинается тогда, когда именуемая "техникой" совокупность опосредований между нотным текстом и звучанием не затмевает этого самого звучания. К нашему времени колорит, всегда находящийся во взаимоотрицании с ритмом, превратился в конечную цель исполнительства. Но суммарные, туманные фортепианные пятна не смутят, если помнить, что "в начале был ритм" (Бюлов). Отчетливо, чеканно, ясно, чисто, виртуозно, блестяще следует исполнять в той степени, в какой должно звучать ритмично, а значит -- музыкально. Как было на концерте Барбары Хендрикс и Стаффана Шейи. И никакого отношения к делу не имело то, что какая-то нота пропала или пассаж был смазан. Музыка относится к точности буквалиста так же, как природа к сводкам гидрометцентра, к тому же весьма сомнительные успехи по части "верности авторскому тексту" -- достижение только нашего столетия.

Барбара Хендрикс и Стаффан Шейя преподали урок музыки -- в хорошем ритме, скупом колорите, с правильным чувством стиля. Можно только позавидовать тому консерваторскому студенту-пианисту, который переворачивал страницы выдающемуся аккомпаниатору: на этом месте можно многому научиться.

Конечно, еле вместивший всех желающих Большой зал был великоват для голоса Барбары Хендрикс. Но в своей воображаемой, идеальной акустике она пела идеально. Сидящие в первых рядах испытывали состояние, близкое к блаженству, и не желали понимать коллег, которым повезло меньше. Хотя они заслуживали всяческого сочувствия: слушать великую певицу и не услышать ее -- действительно чрезвычайно обидно.