КоммерсантЪ / Пятница 14 апреля 1995

Сайнхо -- одна из двух российских певиц (первой была Валентина Пономарева), отважившихся вступить на почти никем не занятую территорию авангардно-джазовой импровизации. Диаманта Галас, Шелли Хирш, Мередит Монк, еще два-три имени -- и все. Сайнхо решилась на это, однако, не в советские 60-е, как Пономарева, а в исключительно благоприятный момент -- в конце 80-х. И было бы удивительно, если бы она со своими природными данными (три с лишним октавы), экзотическим происхождением, профессиональным образованием и опытом не добилась бы успеха и признания.

То, чем занимается сейчас тувинская певица, однако, не новый джаз (хотя и по сей день ее окружают по преимуществу музыканты-импровизаторы), и не театральный авангард (хотя благодаря театру увидел свет ее первый авторский компакт-диск), и не этнографический new age (я имею в виду "Книгу Роз" модного швейцарского арфиста Андреаса Фалленвайдера), и уж тем более не экспортная тувинская народная песня (хотя Сайнхо и выпустила за границей один диск с типично сувенирным содержанием).

В свое время Игорь Стравинский остроумно сказал про Шопена, что его вальсы -- не столько образцы танцевального жанра, сколько его концертные портреты, и относятся эти портреты к самому жанру так же, как фотоснимок к оригиналу. Точно так же относится и к народной "песне-пляске" искусство Сайнхо Намчылак. Как и вообще все направление "новой мировой музыки" (new world music) -- грандиозный международный эксперимент, цель которого -- сохранение традиционной музыкальной культуры. Ради этого можно пойти на любой компромисс -- с джазом, поп-музыкой, электроникой -- и вывести любой культурный гибрид (удачный пример -- группа "Сонгхай", африканский музыкант гриот, выступающий под аккомпанемент ансамбля фламенко). Сайнхо, в частности, освоила модное сейчас на Западе тибетское двухголосье, что повсюду воспринимается как должное. Но при этом нарушила запрет: по многовековой буддийской традиции издавать более одного звука одним голосом -- исключительная прерогатива сильного пола.

В отличие от Пономаревой, более или менее вписавшейся в контекст коллективной джазовой импровизации, Сайнхо джазовое эсперанто уже не понадобилось, осваивать этот язык она не стала, и поэтому чем меньше музыкантов в ансамбле, тем естественнее она пока себя чувствует. Большую часть второго отделения в ЦДХ она выступала дуэтом -- с Михаилом Жуковым.

За четыре года жизни на Западе Сайнхо научилась двум основным вещам. Во-первых, светской сдержанности. Она уже не выкладывает в каждой каденции все, что у нее есть, но умело распределяет коронные номера по разным композициям. В первом сольном отделении она продемонстрировала и взаимодействие с микрофоном ("Верь мне"), и то самое буддийское пение ("Аметист"), и вокальные красоты ("Пропавшие реки"), и немного биомеханики, усвоенной на уроках театра Анатолия Васильева, к которому Сайнхо когда-то была приписана вместе с "Три О". И на бис -- не музыка даже, а вокальный театр, актерский этюд на тему "Мать и никак не засыпающее дитя", не требующий перевода и в любом случае срабатывающий.

Во-вторых, поработав с музыкантами мирового класса, Сайнхо овладела чувством формы и вплотную подошла к решению центральной проблемы коллективной импровизации: умению работать на самого себя так, что партнеры при этом только выигрывают. Это прекрасно знает и умеет и Михаил Жуков -- ударник, мастер на все руки (на его ударных инструментах иногда играет сам маэстро Пекарский) и руководитель, увы, все реже и реже собирающегося "Оркестра нелегкой музыки". На этот раз оркестр Жукова выступал в минимальном составе -- в дуэте с учеником мастера Сергеем Смирновым. Как и Сайнхо, Жуков --- знаток музыки третьего мира; его искусство -- это тоже поэтизация "уходящей натуры", чего, увы, часто не замечают многие слушатели, обманутые традиционной маской неунывающего джазового развлечения.