КоммерсантЪ / Среда 24 января 1996

"Имя дирижера и пианиста Юстуса Франца хорошо известно любителям классической музыки во всем мире". Так написано в пресс-релизе, и это действительно так. Юстус Франц не принадлежит к плеяде тех никому не известных третьесортных дирижеров-гастролеров, которые в таком изобилии появляются последнее время за пультами наших симфонических оркестров. Юстус Франц -- реальное имя, нередко появляющееся на страницах европейской прессы. Его давно знают и у нас: москвичи помнят его давнее выступление на "Декабрьских вечерах" в изумительном фортепианном ансамбле с Кристофом Эшенбахом, петербуржцы -- его постановки моцартовских опер в Мариинском театре. Девять лет он руководил довольно крупным фестивалем земли Шлезвиг-Гольштейн, у истоков которого стоял сам Леонард Бернстайн. Никто не называл Франца гениальным дирижером, но никто и не отрицал воздействия его харизмы и очарования. Этим летом Франц поскандалил с тамошними земельными властями: причиной конфликта был перерасход казенных денег, а трактовался он как извечный спор интересов искусства и политики. Маэстро хлопнул дверью, и хлопнул довольно звучно -- он увел за собой фестивальный оркестр, состоявший из молодых музыкантов, набиравшихся по интернациональному принципу (серб к хорвату, еврей к арабу и т. п.), и превратил его в оркестр "Филармония наций". Оркестр стал давать концерты -- во-первых, в самом Шлезвиг-Гольштейне, перетягивая публику у оставленного Францем фестиваля, во-вторых -- в красивых курортных местах по всему миру, вплоть до Канарских островов. Теперь мы имели счастье услышать его в Москве.

Московский концерт открывал турне оркестра "Филармония наций" по столицам стран Восточной Европы, спонсирующееся табачным концерном Reetsma и рекламирующее, главным образом, сигареты марки Davidoff и заботу знаменитого табачных дел мастера (уроженца Киева, в юности мечтавшего стать дирижером) о музыке и молодых талантах. В Москве эта забота проявилась в следующем. Вместо нормального филармонического зала был снят концертный зал гостиницы "Россия". Ни одному меломану никогда не придет в голову, что в таком месте может состояться симфонический концерт, и трудно винить его за это. Поэтому слушательскую аудиторию, вольготно расположившуюся в просторном зале, составили чета Горбачевых, еще несколько ньюсмейкеров и горстка прохожих, пущенных от отчаяния бесплатно. Стоило бы сказать -- как ни печально, но событие прошло для московской художественной среды незамеченным. Но беда не приходит одна. Оркестр прилетел в Москву за два часа до концерта. Концерт сильно задержали. Пока народ томился в фойе, Юстус Франц и его подопечные, очевидно, делали в зале то, что в практике поп-концертов называется "саундчек". Полное отсутствие акустики решили преодолеть весьма экстравагантным способом (впрочем, для практики зала "Россия" обычным) -- звукоусилением. По сравнению с этим соломоновым решением заливание пожара бензином выглядело бы верхом разумности: все, что обычно понимается под таким определением, как "звучание симфонического оркестра", отсутствовало начисто.

Следовало бы сказать о программе, в которой были исполнены Первый (а не Второй, как было заявлено) скрипичный концерт Никколо Паганини и Вторая симфония Густава Малера -- если бы своеобразие музыки что-либо значило на фоне великолепного сотворчества музыкантов и звукорежиссера. В концерте Паганини солировал юный Кирилл Трусов (ученик известного Захара Брона, ранее специализировавшегося на выращивании вундеркиндов в Сибири, а теперь занимающегося тем же в пределах земли Шлезвиг-Гольштейн). Трудно ругать ребенка, которому честолюбивые составители программы дали неподъемный виртуозный текст; к тому же, его постигла общая участь со всеми, кто принимал участие в этом необычном вечере -- с хором и двумя певицами из Литвы (певшими в Малере), а также со всем интернациональным составом оркестра "Филармония наций". Возможно, на другой сцене и в других условиях (а еще лучше -- с другим дирижером) работу посланцев мира, музыки и табачного дела можно было бы как-то обсуждать. Сейчас же мы столкнулись с особо ярким проявлением своеобразного радикализма, характеризующегося сочетанием художественной и рекламно-коммерческой невменяемости. Этот вид творческой практики, скорее всего, еще некоторое время будет украшать нашу скромную повседневную музыкальную жизнь.