КоммерсантЪ / Четверг 22 февраля 1996

Стихией Доницетти, автора 70 опер, был комический жанр. Его "Дон Паскуале" и "Любовный напиток" не исчезали из репертуара театров с момента первой постановки. Россини ставил Доницетти рядом с Верди, с сожалением отказывая последнему в способности когда-нибудь создать оперу-буфф вроде "Любовного напитка". Герои этой оперы беспечны.

Так же беспечны актеры и режиссура петербургского спектакля: хоть действие и перенесено в Италию накануне второй мировой войны, это не влечет за собой каких-либо серьезных последствий. Не нужно задумываться, в какую армию мог с отчаяния записаться главный герой -- этот сюжет не обыгран. Да и стилю тридцатых годов спектакль следует без особого прилежания: коммивояжер Дулькамара упорно появляется в костюме комедии дель арте, а сержант подсчитывает расходы на калькуляторе. Взяв ностальгическую ноту -- это пластинка, с которой Карузо поет самый популярный номер оперы, неореалистический дворик со стиркой и семейными скандалами, что-то из "Похитителей велосипедов", спектакль не выдерживает и ее. Сохраняется здесь лишь одна стилистика -- капустника, что весьма по душе и по возрасту молодежной труппе театра и не противоречит законам импровизационной комедии, всегда наматывавшей на традиционные сюжетные схемы клубок злободневных тем.

В "Зазеркалье" поставили очаровательный спектакль. Вся комическая часть его великолепна. Темп стремительный, певцы хороши в сольных скороговорках и закрученных ансамблях, к тому же прекрасно двигаются. Здесь кажутся уместными и написанные режиссером разговорные диалоги, которых Доницетти по традиции буффа упрямо не допускал. Вместе с тем комизм ситуаций не мешает героям итальянского маэстро в нужных местах исполнять мечтательные или меланхолические арии, по-моцартовски дарующие недалеким персонажам глубину чувства.

Но вход меломанам сюда следовало бы запретить во избежание разочарований. Потому что у Доницетти ничто не имеет смысла, если это не безумно, не упоительно красиво, если голос не летит, а колоратуры не сводят с ума, если нет повода для сравнений с ангельскими трелями, флейтой и соловьем. В итальянской опере певцы-виртуозы, демонстрировавшие свое искусство по любому поводу и без повода, претендовали на соавторство; с этой напастью удалось справиться лишь Верди. Но певцы "Зазеркалья" не только не совершали поползновений блеснуть самодеятельными руладами и фиоритурами, но не проявляли и небрежной легкости в обращении с выписанными трудностями, чего можно было ожидать от колоратур Ольги Пчелинцевой (Адина). Медленные же номера редко позволяли насладиться совершенством долго тянущегося звука. Герой вечера Евгений Акимов (Неморино), с детским восторгом убеждаясь, что в этой акустике у него нет динамических пределов, громкостью перекрывал все остальные впечатления от своего действительно красивого и сильного голоса (который, однако, так же нуждается в культивировании, как его персонаж в овладении грамотой).

Чтобы во время этих номеров зритель не заскучал, авторы спектакля насытили их сценическим действием. А между ними, разделяя мнение Алисы, что опера без разговоров -- опера неинтересная, втянули профессиональных вокалистов в такое количество диалогов, для которого их способностей в разговорном жанре явно не хватало. На звание синтетического актера в квартете главных героев с наибольшим правом мог претендовать Сергей Рожков (Дулькамара), равно естественный в вокальных и разговорных ситуациях.

"Зазеркалье" с азартом и удовольствием играет свою благородную роль, приводя в музыкальный театр тех, кто не отваживается пойти в Мариинский или Малый оперный, и получая благодарность преданной публики. В его послужном списке много несомненных удач. Очередная премьера также не вызовет у зрителя сомнений -- в качестве комедийного драматического спектакля со вставными музыкальными номерами. И если его создатели преследовали эту цель, то она достигнута: "Любовный напиток" в "Зазеркалье" -- это любимый российской публикой водевиль. Или оперетта. Или мюзикл. Для которых, правда, мелодии Доницетти недостаточно ярки и пикантны. "Зазеркалье" вернуло комическую итальянскую оперу в спонтанный, непритязательный и грубоватый театр, из которого она вышла и которого никогда не чуралась. Зато лишило наследства, которое досталось ей от богатой родственницы, оперы seria -- вокального совершенства, сводившего с ума публику и воспламенявшего фантазию поэтов. И вряд ли этот спектакль можно обозначить на афише словом "опера".