КоммерсантЪ / Суббота 06 апреля 1996

Судьба Олега Лундстрема достойна исторического, чтобы не сказать приключенческого, романа. Начать с происхождения: семья преподавателя физики из Читы, обрусевшего шведа (да еще и с украинской примесью -- чуть ли не по прямой линии от Тараса Шевченко), после гражданской войны оседает в Китае, но в русской колонии, обслуживающей совместное советско-китайское предприятие КВЖД -- ту самую железную дорогу, которую царское правительство отдало Японии после войны 1905 года. Олег и его младший брат Игорь выросли в Харбине и, хотя и учились в детстве музыке -- соответственно на скрипке и фортепиано, о профессиональной карьере не думали. До той поры, пока в 1932 году старший брат не купил в магазине пластинку Дюка Эллингтона. И уже через два года в местном политехникуме возникает русский джаз-банд, а еще через два года этот джаз-банд завоевывает лучшие танцзалы Шанхая.

В 30-е годы Шанхай, как и многие крупные портовые города, был космополитическим центром развлекательной индустрии. Достаточно сказать, что на танцах регулярно играли, скажем, "Калифорнийцы" Бака Клейтона (впоследствии трубача биг-бэнда Каунта Бэйси). На волне послевоенной репатриации (в том числе и из-за вполне обоснованных, как выяснилось, опасений, что в коммунистическом Китае американскому джазу не будет места) в 1947 году оркестр Лундстрема "возвращается" в СССР. Но вместо столичного "Метрополя" оказывается в Зеленодольске под Казанью. Лундстрему и его когорте еще повезло: другой гораздо более знаменитый в свое время джазист Эдди Рознер был тогда уже в местах, гораздо более отдаленных, -- в магаданских лагерях.

Вообще шанхайцам везло. Что бы там ни говорили о способах выживания в эпоху ждановщины, сквозь образ Лундстрема, целеустремленного и удачливого руководителя советских времен, всегда просматривалась типично российская жизненная философия -- вроде той, что Лев Толстой приписывал полководцу Кутузову: как можно меньше вмешиваться в ход истории. Как и Кутузову в свое время, Лундстрему в его войне с тоталитаризмом порой приходилось сдавать эстетические позиции, но все же, даже в самые худшие годы, когда другие оркестры полностью переходили на идеологически выдержанное варьете, у Лундстрема между такими же, как и у всех, куплетами и акробатами можно было услышать не просто "Караван" или "Чаттанугу", а скажем, "Шекспировскую сюиту" Дюка Эллингтона.

Неудивительно поэтому, что "божественные звуки доносились до нас не из Парижа или Нью-Йорка, а из Казани", как вспоминал в Америке музыкант Игорь Берукштис -- первый наш "невозвращенец" джазового профиля (из Японии в 1964 году). "Божественные звуки", кстати, будили джазовые чувства в сердцах многих будущих знаменитостей, в частности, в 50-е годы в сердце казанского студента-медика, а впоследствии русско-американского литератора Василия Аксенова. Кроме всех прочих испытаний шанхайцы должны были в обязательном порядке пройти курс местной консерватории, чтобы иметь право заниматься музыкой: Олег Леонидович Лундстрем получил диплом композитора, Игорь Леонидович, совмещавший в оркестре игру на саксофоне с функциями пресс-агента, выбрал музыковедение.

Олег Лундстрем сочинял для своего оркестра не много (симфоджазовый "Пролог", фольклорно-экзотические пейзажи вроде "Бухарского орнамента" и "В горах Грузии"). И в этом он избрал позицию Кутузова: ядро оркестра всегда составляли, можно сказать, уже сложившиеся коллективы. Так, сразу после переезда в Москву в 1956 году, накануне официального VI Международного фестиваля молодежи и студентов, Лундстрем приглашает тройку Георгий Гаранян--Алексей Зубов--Константин Бахолдин из "Восьмерки ЦДРИ" -- первого легального ансамбля постсталинской эры, потом это были и КАДАНС и "Аллегро". Вообще джазовый оркестр может быть либо по-военному дисциплинированным духовым "бэндом", работающим на пару звезд, либо, наоборот, творческой лабораторией импровизаторов и композиторов.

Маэстро Лундстрем, естественно, выбрал второе, не случайно именно его "звездный коллектив" воплощает и свои собственные идеи: например, экзотику трубача Юрия Парфенова и прочный мэйнстрим Николая Панова (с 60-х годов запомнились и додекафонный блюз "Луч тьмы" саксофониста Романа Кунсмана, и сочные краски музыкального портрета "Оливер" пера аранжировщика Виталия Долгова). И предоставлял свой оркестр для джазовых экспериментов вполне академических композиторов -- Кары Караева, Андрея Эшпая, Игоря Якушенко. В свое время джаз Лундстрема собирал дворцы спорта, еще кое-кто помнит, что у него начинала не только Ирина Отиева, но и Алла Пугачева. В эпоху ВИА в начале 80-х маэстро убедил ответственных культработников, что оркестр может прожить только джазом. И -- как видите -- держится до сих пор и даже активно гастролирует: в последнее время и на своей исторической родине, в Китае...

В 1994 году кому-то удалось даже убедить Книгу рекордов Гиннесса в том, что оркестр, который играл на очередном московском джаз-фестивале в 1994 году, -- это тот же самый коллектив, что впервые заявил о себе за 60 лет до этого, в 1934 году (настоящих шанхайцев, впрочем, осталось двое -- сам маэстро Лундстрем и его бессменный ассистент Алексей Котяков). И хотя, разумеется, это не более чем удачный рекламный ход, все же, согласитесь, приятно, что наше самое-самое -- это все-таки настоящая музыка.