КоммерсантЪ / Среда 21 декабря 1994

Несколько дней назад Алексей Любимов принимал участие в концерте Ансамбля старинной музыки Московской консерватории, состоящего из молодежи, вдохновленной идеей аутентичного исполнения. Завтра в Доме композиторов он исполнит программу, посвященную памяти своего учителя Г. Г. Нейгауза; в ней будет музыка классиков, а также -- радикальный неоромантик 1980-х годов Александр Рабинович, чья музыка стала известна в последнее время благодаря усилиям того же Любимова. Любимов -- один из немногих исполнителей, чей путь скорее напоминает биографию современного композитора. Сначала -- авангардное экспериментирование и полное неприятие романтической музыки, затем -- длительное пребывание в историческом прошлом, Шуберт и Брамс, "новая простота" и минимализм. Уже не первый десяток лет он -- едва ли не центральная фигура, вокруг которой складываются целые направления: будь то исполнение музыки барокко или поставангардная программа основанного им фестиваля "Альтернатива".

В своем музыкальном миссионерстве Любимов объединяет пламенную убежденность Марии Юдиной и артистическую легкость Генриха Нейгауза -- их памяти музыкант посвятил некоторые свои выступления последних лет. Прошедший концерт в пушкинском музее не носил характера персонального посвящения -- хотя именно таким миссионером был в XIX веке Ференц Лист. Музыкант написал к концерту развернутую аннотацию -- настолько обстоятельную и исчерпывающую, что лишь обязанность побуждает корреспондента добавить к ней собственные слова.

Наши представления о Листе чаще всего неполны. Романтический новатор во всех сферах своей деятельности -- композитор, пианист, дирижер, интерпретатор, публицист, педагог, общественный деятель, культовый персонаж и почти национальный герой, с современной точки зрения он может считаться и первым идолом музыкальной поп-культуры. Любимова заинтересовал поздний Лист -- "монах и визионер", принявший малый постриг и задумавший реформу католической музыки. В это время он создал ряд мистических фортепианных пьес, лишенных виртуозного блеска и похожих, по словам Любимова, на "зарисовки внутренних видений" или "страницы тайного дневника". В первом отделении пианист играл эти пьесы -- один, на фоне огромного гобелена, выполненного с рафаэлевской фрески "Изгнание Илиодора из храма". Их аскетичная камерность никак не отказывала в правах и чувственности, проступающей сквозь мрачные и густые краски листовских гармоний.

Во втором отделении по замыслу Любимова на сцене была учреждена ситуация домашнего музицирования. Вместе с Александром Мельниковым -- одаренным пианистом, лишь недавно распростившимся с амплуа "юного дарования" -- Любимов исполнил и детский цикл "Рождественская елка", где был и милый рождественский сюрприз -- челеста, играющая из-за кулис. Для концерта в пушкинский музей были привезены также фортепиано XIX века (слегка и без особого ущерба для музыки расстроившееся от перевозки) и гармониум -- инструменты, принятые в салонах и фамильных капеллах Рима, где композитор создал свои поздние сочинения, в конце XIX века.

Звучание этих инструментов в ансамбле было особенно невероятным, особенно -- с добавлением арфы и небольшого женского хора, спевшего (не скажем, что идеально чисто) духовные гимны Листа на рождественские сюжеты. Сам Любимов, играя на нескольких инструментах, продемонстрировал, как всегда, абсолютную точность звука и манеры. Другое дело, что вещи исполнялись далеко не наизусть, и некоторые слушатели даже сетовали за это на пианиста. Вряд ли, говорили они, стоило идти на концерт с целью убедиться, что Любимов великолепно "читает с листа" -- к тому же известно, что непревзойденным мастером в этой области был все же Лист. Оппоненты возражали, что все соответствовало выбранному неакадемическому жанру.

Прошедший концерт был одним из тех нечастых событий, когда музыка классиков соприкасается с нашими представлениями об актуальной современности -- хотя многие и не нашли на страницах забытых листовских партитур желаемых открытий. Кое-кто решил, что пряная красота звучаний мало соответствует церковному статусу сочинений. Но даже если согласиться с этим мнением, нельзя не сказать, что услышанные сочинения занимают в европейской музыке особое место, не принадлежа к ее магистральному пути, зато открывая дорогу многим ретроспективным устремлениям нашего времени.