КоммерсантЪ / Вторник 11 октября 1994

Перед исполнением "Мадригала памяти Олега Кагана" Гидон Кремер обратился к публике со словами о том, что "если бы Олег был жив, то он обязательно был бы здесь, на этом празднике Альфреда". Но к старым друзьям присоединяются новые: немецкий дирижер Франк Штробель с отменной добросовестностью провел с "плетневским оркестром" Пятую симфонию, а также (K)ein Sommernachtstraum и премьеру Concerto grosso #5, где солировал Кремер. В программе Рождественского были даны Concerto grosso #6, Симфония #4, Концерт для фортепиано в четыре руки с оркестром (солировали Виктория Постникова и Ирина Шнитке), кичевая сюита из фильма "Мертвые души" (разумеется, с шутками и запланированным успехом). В камерном концерте, душой которого была несравненная Ирина Шнитке, прозвучали как известные сочинения, так и премьеры, среди них самые впечатляющие -- Третья скрипичная соната и Фортепианное трио.

Уровень организации фестиваля, не говоря уже о достоинствах участников, подтверждает самые лучшие ожидания. И все же "праздника", о котором сказал Гидон Кремер, нет и в помине. Люди, выходящие из зала в фойе, предпочитают говорить на отвлеченные темы. Трудно избавиться от тягостного ощущения подавленности, особенно -- после исполнения новых сочинений.

Этому можно найти разные причины. В первую очередь -- трагическая сущность самого творчества Шнитке. В поздних произведениях она обнаруживается в предельном, тотальном выражении. Причем трагизм Шнитке не назовешь высоким: его музыка лишена просветленности творений Малера или Берга и даже слабой надежды, которая всегда теплилась у Шостаковича -- тех композиторов, с которыми Шнитке связан безусловной преемственностью. В некоторых его камерных сочинениях скорее ощущается родство с трагическим миром Галины Уствольской -- черным, беспросветным, наполненным крайней религиозной экзальтацией, -- хотя вряд ли тут могло иметь место прямое влияние. Их роднит и полная незаинтересованнось в "доступности", -- а ведь раньше Шнитке умел чувствовать публику как никто. Новые сочинения словно повернулись от слушателя лицом к стене.

И с этим связана другая, не менее важная причина, определяющая атмосферу концертов: "бесконечность духовной жизни" (выражение самого Шнитке) не так уж свободна от бренной человеческой природы. Все знают, что Шнитке болен -- настолько, что едва может пошевелить головой. Первый инсульт он перенес в середине 80-х, и как раз с этого времени начался стилистический перелом. Вряд ли возможно высказать критическое суждение о музыке, в которой прежде всего слышны приметы изменившегося, обостренно болезненного сознания.

Есть и третье обстоятельство. Стилистический перелом совпал не только с болезнью композитора, но и с социальными переменами в России, после которых его имя, не без помощи прежней антирекламы, стало одним из первых имен современного музыкального мира. Московский фестиваль -- справедливое подтверждение этих перемен, но как теперь относиться к прошлому? Мы мстим сами себе за уродство прежних лет, за политический, неадекватный музыке привкус знаменитых шнитковских премьер. Тогда он был чрезмерно непризнан, сегодня -- чрезмерно знаменит. Общее в том, что ни тогда, ни сейчас статус музыки Шнитке не соответствовал ее подлинному музыкальному значению.

Фестиваль продолжается. Впереди новые концерты, в том числе заключительный, на котором Кремер, Башмет и Ростропович сыграют еще одну мировую премьеру -- "Концерт на троих". Нужно только набраться терпения.

Современные русские композиторы: Альфред Шнитке