КоммерсантЪ / Суббота 04 июня 1994

Хорошо темперированный клавир, эпохальное сочинение Баха, задуманное как практическая демонстрация возможностей темперированного строя, концептуального изобретения акустиков XVIII века, построено как грандиозный цикл из 48 прелюдий и фуг, дважды охватывающий все 24 существующие тональности.

Дискография его огромна. Если учесть только изданное или переизданное на компакт-дисках, мы найдем несколько десятков версий -- среди них интерпретации таких мастеров, как романтик Эдвин Фишер и неоклассик Вальтер Гизекинг, основоположник модернистского стиля Глен Гульд, перевернувший представления о Бахе, и пианист, хорошо известный в мире джаза -- Кейт Джаретт, клавесинисты Ванда Ландовска, чья карьера, вместе с возрождением клавесина как такового, началась еще в первые годы ХХ века, и пионер современного аутентичного стиля Густав Леонхардт.

Каждая из этих версий по-своему эталонна: но главное -- все отличаются монографичностью, единством манеры и личности исполнителя. Именно этому принципу консерваторский диск наносит серьезный удар. Прелюдии и фуги Баха исполняются все и подряд, как и принято -- но исполнители время от времени передают друг другу эстафету. Задуманный как просветительно-академическое издание, диск демонстрирует вполне современный продюсерский подход -- мы словно общаемся со многими интерпретациями, исполнительскими текстами одновременно, позволяя себе переключаться с одного на другой. Большинство записей сделано в 1950-е годы и представляют, несомненно, одну артистическую школу; всем мастерам присуще общее качество идеалистической приподнятости, характерной для интеллигентского советского искусства тех лет. Однако встряска при переходе от титанической, подавляющей манеры Марии Юдиной к гармоничному, взвешенному стилю Самуила Фейнберга производит ослепительное впечатление. Более тонко контрастируют тот же Фейнберг (возможно, лучший бахист тех лет) и Генрих Нейгауз с его импровизационным, часто рискованным почерком, могущим вызвать сегодня укоры приверженцев строгости. Единственная же фуга в исполнении Якова Флиера остается просто волшебной загадкой.

Конечно, чистота замысла издателей претерпела существенные коррективы по причине сохранности оригиналов. Самый спорный момент -- включение четырех фуг в исполнении Святослава Рихтера, взятых, к сожалению, из изданной ранее полной записи цикла, сделанной в 1971 году. Временной интервал велик, акустически записи звучат иначе, а главное -- само искусство Рихтера явно относится уже к следующей эпохе и создает ощутимую дистанцию по отношению к остальным пианистам. Помогает ли такая дистанция слушателю, однозначно не скажешь. Как ни странно, ее не возникает в игре Татьяны Николаевой -- пианистки по возрасту самой младшей из представленной компании (и, увы, в прошлом году от нас ушедшей). В записях 1956 года Николаева предстает как очень самостоятельная ученица великих учителей.

Издание сопровождено аннотацией Владимира Чинаева, историка фортепианного искусства, в которой он акцентирует качества, присущие всему советскому искусству -- своеобразие вследствие изолированности, но в случае с Бахом (как и с "чистой музыкой" вообще) -- неподвластность идеологическому регулированию. Диск оформлен со вкусом и качественно, -- правда, изготовлен он в Австрии. Правда и то, что на обложке нет ни эмблемы фирмы, ни штрих-кода, ни даже порядкового номера 1. Есть и некоторые ляпсусы -- пусть слушатель найдет их сам. Может быть, для первого диска это простительно. Главное, что консерватория начала сама издавать свои архивы, объем и ценность которых соответствуют формулировке "начать и кончить". Следующий проект -- издание записей лауреатов девяти исторических конкурсов имени Чайковского.