КоммерсантЪ / Пятница 11 марта 1994

В прошлом году сообщал о юбилейных концертах, посвященных столетию со дня смерти Чайковского. То, что год смерти Чайковского сменился годом рождения Римского-Корсакова, в определенной степени можно считать символичным. Уходит эпоха искусства драматичного, рефлективного, обостренно личностного, которое долгое время преобладало в сознании интеллигенции и лучшим символом которого был, несомненно, Чайковский. Уходит эпоха, отмеченная неотрывностью художественного мира произведения от человеческого существа и мировоззрения самого художника. Конечно, было бы натяжкой утверждать, что к Римскому-Корсакову эти категории неприменимы; его чудесно ясный, волшебный и узнаваемый композиторский стиль сам опровергает это. Но, как никто другой в то время, Римский-Корсаков смог взять на себя ответственность за музыку как таковую, музыку в целом -- внутри которой его собственная музыка была лишь одной из равноправных частей. С его именем связана деятельность многих групп, направлений и общественных институтов, объединявших людей искусства не только по таланту, но и по принадлежности к общему творческому контексту.

В молодости он был членом кружка "Могучая кучка", где было принято совместное, до малейших подробностей, обсуждение проектов каждого из участников. В те же годы ему приходилось делить комнату с Мусоргским -- и часто фрагменты, сочиненные одним, оказывались более к месту в сочинении, над которым работал другой. Римский-Корсаков единственный из членов кружка преодолел авангардистский дилетантизм и стал подлинным профессионалом. Преданность музыке своих гениальных друзей он доказал после их смерти. И беспутный Мусоргский, и крайне неорганизованный в музыкальных занятиях Бородин оставили незаконченными все свои основные сочинения. Римский-Корсаков планомерно и самоотверженно довел их до завершения, издания и исполнения, проявив при этом не меньше творческой самоотдачи, чем при написании собственной музыки, но вовсе не настаивая на окончательности получившихся версий. Своих же произведений, приведенных в полный порядок, он оставил больше, чем все члены "Могучей кучки", вместе взятые.

И даже труд "Летопись моей музыкальной жизни" он окончил вовремя -- за два года до смерти. Стоит ли говорить, что эта книга стала летописью музыкальной жизни по крайней мере всего Петербурга? Римский-Корсаков был профессором Петербургской консерватории, помощником управляющего Придворной певческой капеллы, директором Бесплатной музыкальной школы. Среди его двухсот учеников были Лядов, Глазунов, Гречанинов, Аренский, Ипполитов-Иванов, Черепнин, Стравинский. Возможно, благодаря Римскому-Корсакову, совершившему виртуозную "трансплантацию" лучших принципов Рихарда Вагнера и бестрепетный отсев худших, молодые русские композиторы получили прививку от вагнеризма, охватившего многие европейские страны. Он был дирижером и организатором симфонических концертов, где, к неудовольствию прогрессивных коллег, исполнял музыку и Баха, и своего главного конкурента Чайковского. Трудно найти в русском искусстве фигуру более благородную, светлую и рыцарски бескорыстную, чем Николай Андреевич Римский-Корсаков.

Опера "Моцарт и Сальери", прозвучавшая в прошедшем концерте (Моцарт -- Игорь Слуцковский, Сальери -- Анатолий Сафиулин), не относится к числу популярных произведений композитора, а былой славой обязана в основном Сальери-Шаляпину. Американский дирижер Константин Орбелян вполне точно уловил ее экспериментальную стилистику, доказывающую, что не только Чайковский умел создавать интересные комбинации русских и западных основ музыки.

Основным же героем концерта должен был стать Отдельный военный показательный оркестр Министерства обороны РФ. Духовые партитуры Римского-Корсакова оказались задорны и подчас замысловаты. Но отличный звук и великолепное зрелище восьмидесяти мужчин в военной форме, занявших сцену Большого зала консерватории, не смогло вытеснить воспоминаний о лучших пластинках этого же оркестра с маршами и вальсами. К тому же солисты были разного достоинства, а подполковник Александр Пестов, известный как новатор в области музыкальной режиссуры плац-парадов, проявил склонность к нечеловечески быстрым темпам, что почти свело на нет лоск и элегантность этого самого неотразимого из всех родов музыки.