Музыкальная жизнь / Пятница 01 декабря 2017

Два года назад «Роделинда» Георга Фридриха Генделя — совместная постановка Английской национальной оперы и Большого театра — потрясла Москву. Для многих зрителей именно этот напряженный спектакль открыл мир современных постановок барокко — мир, несомненно, привычный западному зрителю, но едва ли знакомый тем, кто год за годом ходит в главный театр страны за дежурной «Травиатой» и обязательным новогодним «Щелкунчиком».

Дирижер Кристофер Мулдс — страстный специалист по барокко из Великобритании, работавший некогда ассистентом Николауса Арнонкура и Уильяма Кристи, — не жалел сил на то, чтобы научить оркестр Большого играть Генделя по-европейски, а не просто справляться с партитурой. Бесконечные репетиции, стремительно возрастающий слушательский опыт, неизменный энтузиазм Мулдса и поддержка тех из коллег, которые занимались этой музыкой за пределами Большого, дали плоды: партитура зазвучала и задышала по-настоящему, без скидок на недостаточную школу или чрезмерную привычку к романтическому «жирному» звуку. Теперь Большому по плечу и «Альцина», премьера нынешнего сезона, и камерные концерты в Бетховенском зале — традиционно проводимые по инициативе самих музыкантов и никогда, вплоть до минувшей осени, не бывавшие барочными.

Оценили «Роделинду» и критики. Спектакль получил в 2016 году 7 номинаций на «Золотую маску» решительно за все: от дирижерской работы до сценографии (Джереми Герберт); а режиссер Ричард Джонс в итоге выиграл «Маску», которую все прочили кумиру эстетов Роберту Уилсону. Премия за лучший спектакль тоже досталась «Роделинде».

Джонс — один из немногих режиссеров, которым удается одновременно развлекать публику и заставлять ее не на шутку задуматься. Спектакль, в котором постоянно происходит плотное действие, да еще и в нескольких секциях сцены сразу, оказалось непросто смотреть.

Либретто Николы Хайма рассказывает типичную для своего времени историю: Гримоальд (тенор) сверг законного короля Бертарида (контратенор) и собирается жениться теперь на его, как он думает, вдове Роделинде (сопрано). Однако Бертарид не погиб — он возвращается, чтобы воссоединиться с женой и сыном Флавием (мимическая роль). Ему помогает сперва только верный Унульф (контратенор), прикидывающийся сторонником Гримоальда, а затем и сестра Эдвига (меццо-спрано) — некогда невеста Гримоальда, которая пытается его вернуть. А противостоит злодей Гарибальд (баритон), готовый из подлости и тщеславия погубить любого — включая и Гримоальда. После необходимых треволнений добро торжествует, Гримоальд раскаивается, Бертарид возвращает себе трон и все радуются обязательному хэппи-энду.

Мир «Роделинды» Ричарда Джонса устроен так, что за разухабистой комедией сквозит ужас разрушения личности. Чем дальше, тем туже затягивает гайки режиссер. Между Бертаридом и его женой Роделиндой, разлучаемыми в конце второго акта, натяжение чувствуется физически. Настоящая боль прокрадывается в финал спектакля с шутками и прибаутками — с незаметной и ненужной смертью верного Унульфа. Узурпатор Гримоальд ломается под собственной любовью, а безупречная Роделинда давит его тяжестью своей несгибаемой воли — воли, которой не сопротивляется даже Бертарид.

Шутки, изящные и пошлые, гэги в духе фильмов Тарантино, неуместно пронзительное одиночество и любовь, которую крохотные сценические комнаты не могли вместить, делают спектакль одновременно кинематографичным и предельно театральным. Разница в масштабах, несоразмерность персонажей и их чувств достигает предела одновременно с трансформацией сценического пространства.

Избыточные, постоянно нагнетаемые аффекты, которыми живет опера эпохи барокко, Джонс передал часто гротескными и карикатурными переживаниями своих нелепых героев. Гигантский размах страстей не делает характеры миланских бандитов более сложными, а их цели более благородными, но поистине шекспировская дистанция между всепоглощающим аффектом и заурядностью персонажей в спектакле Джонса показывает, насколько человек может быть не равен сам себе.

Самые большие споры среди знатоков вызвали вокалисты: россиниевский тенор Пол Найлон (Гримоальд), специалистка по романтическому репертуару Дина Кузнецова (Роделинда), Дэвид Дэниэлс, обладатель необычайно чувственного и эмоционального контратенора (Бертарид) и Уильям Тауэрс, тоже контратенор, но с типичной для английской хоровой школы неяркой камерной окраской (Унульф). Хотя такая разнородность, как и современные — пусть и с короткими смычками — струнные в оркестровой яме, и вызвала нарекания пуристов, контрасты и многогранность вокальных техник придали спектаклю только еще больше жизни: сами голоса певцов определяли диспозицию персонажей.

И в самом деле: в московском спектакле сложилось все — от актерских работ до тщательно, по секундам выверенных мизансцен (режиссер восстановления — Донна Стиррап, хореограф — Сара Фейхи). Казалось, что спектакль удался не хуже, чем в Лондоне — городе, где Гендель звучит постоянно и где традиции коммерческого театра, прежде всего мюзикла, давно приучили публику смотреть на сцену, не отрываясь.

Однако на поверку это оказалось не совсем так: перед московской версией лондонская померкла.

Клавесинист и дирижер Кристиан Карнин, выпускавший премьеру в феврале 2014 года, знаменит своей любовью к режиссерскому оперному театру. Он яростно защищал от критиков и коллег радикальную «Партенопу» Кристофера Олдена, восхищался цирковой эстетикой и беззастенчивой наготой в «Касторе и Поллуксе» Барри Коски, а в спектакле каталонского мастера эпатажа Каликсто Биейто ему самому довелось полежать на сцене («Платея» Рамо в Штутгарте, 2013). Кажется, в музыке Генделя он должен в первую очередь слышать театральную составляющую — эмоциональность, предельные страсти, безжалостность оркестра, который гонит героев вперед. Однако Карнин выбрал другую стратегию и в премьерной серии спектаклей добросовестно аккомпанировал певцам.

Такой подход, вполне согласующийся с популярной в Британии идеей актерского театра, позволил засверкать холодному и изощренному вокалу Йестина Дэвиса (Бертарид) и сам собой выстроил мафиозную драму Ричарда Джонса вокруг его злого обаяния. История в целом не ошеломляла, как в Москве: выхолощенный звук оркестра Английской национальной оперы, которому Карнин помешал использовать романтические инструменты по романтическим правилам, но не предложил ничего взамен, стал бледной циклорамой для джонсовской избыточности.

В ноябре 2017, когда «Роделинда» вернулась домой, место Дэвиса занял Тим Мид — контратенор с совсем другой харизмой. Бертарид у Мида — добрый малый, жертва чужих политических интриг. Его горькая судьба и чистая любовь к Роделинде (как и на премьере, эту партию блестяще исполнила Ребекка Эванс) — единственные некарикатурные элементы спектакля. Все же остальное — из второсортного и не особенно остроумного фильма о гангстерах: жалкий Гримоальд, которого неаккуратно и с большим напряжением поет Хуан Санчо, двуличная шестерка Унульф (Кристофер Лоури), водевильный злодей Гарибальд (Нил Дэвис), комическая старая дева Эдвига (Сьюзан Бикли).

Под палочку Карнина в АНО снова заиграли прохладную танцевальную музыку. Карнин все делает правильно: делит музыку на контрастные эпизоды, постоянно чередующиеся эмоциональную краски, а фактуру — на пласты: здесь аккомпанемент, здесь соло. Так и положено итальянскому барокко, и именно так членит свой спектакль Джонс, разгораживая сцену на клетушки и концентрируя историю каждого персонажа в коротких прерывных эпизодах, и сжимая к финалу сценическое время.

Кристофер Мулдс же, казалось бы, идет против спектакля: создает параллельное течение времени, ищет единства партитуры. И находит: его Гендель предстает не итальянцем, а немцем — мастером контрапункта, и современником не столько итальянских мастеров, сколько Иоганна Себастьяна Баха.

Может быть, чуда и не было, и московский спектакль казался экстраординарным только благодаря выбору дирижера и исполнителей? Едва ли: но теперь, когда спектакль уже пережил два рождения, стало несомненно — лихорадочный азарт Мулдса за пультом и создает то постоянное напряжение между оркестром и сценой, превращающее спектакль в нечто большее, чем попытка объяснить особенности барочной оперы через клише кинематографа.