Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2001/12/06/38454

Ведомости / Четверг 06 декабря 2001

Избранная для нынешних «Декабрьских вечеров Святослава Рихтера» тема — «В сторону Пруста» — подвигла организаторов фестиваля на музыковедческие подвиги. Программа концертов реконструирует музыкальную афишу времен великого писателя — рубеж XIX — XX вв. Выступившая на открытии «Вечеров» декабря канадская певица Доминик Лабелль задала нужную тональность всему фестивалю. Подобранные ею французские романсы конца XIX — начала XX в. никогда не принадлежали к числу шлягеров, да и навряд ли их кто-то вспомнит после Лабелль — это слишком специальная вещь, рассчитанная лишь на гурманов от музыки. Широта репертуарных предпочтений певицы (от Баха и Генделя до Шостаковича и Хенце) вполне адекватна ее голосу — чистому звучному сопрано, столь подвижному, сколь этого требуют барочные фиоритуры, и столь мощному, как то положено в операх Верди и Доницетти. Четкая дикция, благородство манер и сдержанное обаяние Лабелль произвели хорошее впечатление: к каждому автору она и ее опытный аккомпаниатор подобрали нужные краски. Умиротворенно-сонный Равель (Три стихотворения Стефана Малларме) прозвучал на мягких полутонах, в то время как Сен-Санс (романсы «Кружение», «Пляска смерти») с его неистребимой театральностью был пропет полным голосом с эффектными контрастами. Еще более живо и театрально продолжили французскую тему скрипач Пьер Амойаль и пианист Габриэль Таккино — инструментальные опусы французских романтиков насыщены виртуозными трюками, которые исполнители проделали на высоком уровне. Нескрываемо романтическая манера Амойаля, любимейшего ученика легендарного Яши Хейфеца, заставила вспомнить время, когда виртуозность еще никому не ставилась в упрек, а головокружительные темпы не были признаком дурного вкуса. Единственный недостаток, на который можно попенять заезжим гастролерам, — некоторое однообразие: все композиторы звучат одинаково. Но это претензия скорее не к исполнителям, а к авторам. Сен-Санс, Форе, Дебюсси, Равель и Пуленк представляют собою одну мощную традицию, которую не проймешь ни немецким философствованием, ни испанским огненным темпераментом: в их музыке нет ни потаенных глубин, ни излишней аффектации, есть лишь никуда не исчезающая радость бытия. Зато своим природным гедонизмом они замечательно рифмуются с пейзажными зарисовками Моне или городскими сценками Ренуара. В итоге собранные вместе музыка и живопись представляют самодостаточное буржуазное искусство без колоритного налета богемности, доставшейся в удел другим — Модильяни или Тулуз-Лотреку. В общем, это чистый импрессионизм, который так любил Марсель Пруст.