Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2005/01/13/85595

Ведомости / Четверг 13 января 2005

Еще не законченный фильм Александра Сокурова «Солнце» приглашен в конкурсную программу Берлинского фестиваля. Согласие получено. «Солнце» — первая за последние пять лет российская картина, отобранная в берлинский конкурс (в 2000 г. в нем участвовал фильм Александра Прошкина «Русский бунт»). Берлинский фестиваль пройдет с 10 по 20 февраля. В те же дни фильм Сокурова выйдет и в российский прокат.«Солнце» — третья часть задуманной Сокуровым тетралогии о власти. Первые две — «Молох» и «Телец» — были посвящены соответственно Гитлеру и Ленину. Герой «Солнца» — император Хирохито. Время действия — 1945 год. Многомиллионная японская армия готова вступить в бой с американцами, подошедшими к Токио, но в результате решения императора Япония подписывает капитуляцию. Сам режиссер говорит, что для него здесь важнее всего характер, внутренний мир человека, сумевшего поставить жизнь конкретных людей, своих соотечественников, выше умозрительных представлений о чести государства и тем самым избежать кровопролития.

— Александр Николаевич, на каком этапе сейчас картина?

— Идет перезапись — процесс сведения всех фонограмм: речи, шумов, музыки. Должен сказать, что такого качества изображения, как в этом фильме, у меня еще не было. Это тем дороже, что мы снимали в чрезвычайно стесненных условиях и экономических, и временных — почти двухчасовую картину за 30 смен.

— Вас стимулируют препятствия?

— Ни в коем случае. Здесь я расхожусь с Александром Исаевичем Солженицыным, благодарившим судьбу за трудности, которые были у него в жизни. Мне достаточно своих внутренних проблем, а внешние препятствия затормаживают. Эта картина, на которой я режиссер и оператор, физически очень тяжело далась.

— Итак, премьера состоится на Берлинском фестивале…

— Да, хотя были и другие предложения. Это слишком серьезная работа. Но в разных странах существует интерес к картине, и придется везти ее в Берлин ради продвижения в прокате. Кроме того, в феврале мы покажем фильм в Москве и Петербурге. Планируется показ на СТС, глава которого Александр Роднянский — единственный из руководителей российских телеканалов — заинтересовался картиной и помог нам. Но большую часть денег выделило Федеральное агентство по культуре и кинематографии. Вообще если бы не поддержка государства, Александра Алексеевича Голутвы, я не смог бы работать на родине.

— Интерес к «Солнцу» как-то обусловлен прокатным успехом «Русского ковчега», собравшего в США рекордные для арт-хауса $5 млн?

— Думаю, нет. «Ковчег», как мне кажется, охватил довольно широкий диапазон человеческих интересов. Когда же возникают более камерные, интимные сюжеты, публика очень дифференцируется, и те, кто смотрел «Ковчег», могут не пойти на «Молох», «Тельца», «Отца и сына». Хотя у этих картин один режиссер, они очень разные, каждый раз это создает определенные проблемы для зрителей: новая эстетика, язык, система координат.

— В «Солнце» тоже?

— Конечно. Мне вообще кажется, что наши картины гораздо более индивидуальны, чем многое из того, что можно назвать авторским кино. Это давно уже касается не формы, а концентрированности содержания, когда в произведении возникает программность, корпусная основательность, что ли. Кому-то это кажется тяжелым, неинтересным. Но я уверен, что через некоторое время именно такой способ работы в искусстве определит его дальнейшую судьбу. Мое кино растет из литературной и музыкальной традиции. Из того, как осуществляют свой художественный путь литераторы и композиторы, у которых я учусь. У них нет никакой случайности, суеты.

— Некоторое время — какое?

— Возможно, в России этого не произойдет и в ближайшие годы. А общеевропейская тенденция очевидна. Но не исключено, что скорее всех к этому придут американцы. Сначала их элита при помощи искусства создавала под себя народ, а теперь народ создает под себя культуру, эту абсурдную вавилонскую башню строят все вместе, все общество. Но американское общество очень противоречивое, неустоявшееся, оно такой же подросток, как Россия. Потому эта голливудская конструкция неизбежно рухнет, и американцам будет стыдно.

— «Солнце» выходит, когда актуализировалась проблема Курил. Это случайность?

— Подготовка к картине шла больше 10 лет, так что если она и касается актуальных вещей, то тех, которые были актуальны и полвека, и век назад. Если бы мне удалось снять и показать сразу все четыре части тетралогии, третьей главой которой является «Солнце», включая заключительного «Фауста», стало бы ясно, что актуальность тут ни при чем. Мы говорим о закономерностях, существовавших еще в древней истории, на которые стоит обратить внимание. Это попытка сложить знакомые людям обстоятельства в какую-то причинно-следственную связь, чтобы сюжеты под условным названием «Гитлер», «Ленин», «Хирохито» стали предметом художественного воображения, ушли в художественное пространство. Тогда бы многое стало восприниматься чище.

— Когда вышел «Телец», критики писали: после этого фильма Ленина нельзя не похоронить. Однако круги разошлись, и все осталось по-прежнему. Способно ли искусство влиять на политику?

— Для этого надо, чтобы в политической элите и в обществе в целом существовала культура восприятия, внутреннего обмена. И еще это было бы возможно в случае широкого общественного признания деятельности какого-то определенного человека. Поскольку я не могу себя отнести к таким людям, никакого значения мои фильмы для российского общества не имеют.

— То есть Поэт не может советовать Царю?

— Это возможно, допустим, во Франции, где президент мог заявить, что он любит картины Тарковского, и предоставить ему и его семье гражданство и помощь. Я же в самом смелом воображении не могу представить, что мои работы станет смотреть кто-нибудь из руководства страны, что художественный процесс может вызвать их интерес и на что-то сподвигнуть. Хотя ответы на многие вопросы, которые они сами задают, они в этой картине найдут. Вообще же влияние кинематографа сейчас настолько колоссально, что выходит за рамки всякого понимания. Но те, кто управляет государствами, не в состоянии осознать этот факт. Среди политиков много людей дегуманизированных. Это признак нашего времени. Дело не в образовании, а в чувственном понимании устоев и запретов. Например, не убий. Или — не солги.

— Знаете ли вы руководителя какого бы то ни было государства, который руководствуется заповедями?

— Лично я знал только Ельцина. Не могу отвечать за то, что происходило за пределами нашего общения, но со мной он был абсолютно открытым, искренним, никогда не боялся признавать свои ошибки. Опыт этих отношений имел для меня большое значение — я стал эмоционально понимать всю неограниченность противоречий, из которых складывается человек у власти. Спасти его в борьбе с этими противоречиями может только естественно сформировавшийся внутри запас гуманитарной прочности.

— Этот опыт как-то использован в работе над нынешней картиной?

— Не впрямую, конечно. В свое время я для себя сформулировал термин: стихия характера, стихия воли — он сложился из наблюдений за Ельциным. Очень разные, иногда конфликтные ситуации показывали мне механизм действия этой стихии. Он существует внутри каждого человека, осуществляющего властную функцию.

— А если человек мелок для этой функции?

— Тогда он не является источником власти — ее источником становится безумное кровожадное окружение. И это уже хаос.