Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2006/09/13/112518

Ведомости / Среда 13 сентября 2006

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — Мариинский театр открыл «Мазепой» новый сезон, но настоящая премьера спектакля прошла весной в нью-йоркской Метрополитен. На родной сцене, однако, заметнее, что «Мазепа» внес свои аргументы в дискуссию, актуализированную недавним «Евгением Онегиным» Дмитрия Чернякова в Большом театре: должны ли авангардные постановки вытеснять традиционалистские, соседствовать с ними или «наследие» не следует ревизовать вовсе?Как в Большом теперь есть два «Онегина» — Бориса Покровского (1944) и черняковский, так в Мариинском образовались два «Мазепы» — Ильи Шлепянова (1950) и свежий Юрия Александрова. Занятно, что старый спектакль в 1998-м восстанавливал тот же Александров (по легенде — за сутки). Это была глубоко традиционная постановка, с гиперреалистическими писаными декорациями Александра Константиновского, с пышными «аутентичными» костюмами, с роскошным балетным дивертисментом, с выверенными мизансценами и яркими психологическими красками. И, главное, с выдающимися вокальными и актерскими работами, прежде всего Николая Путилина — Мазепы, и вдохновенным оркестром Валерия Гергиева. Все вместе образовывало зрелище столь захватывающее, что думалось: вот, опере такой и следует быть.

Важно заметить, что сама по себе музыка в целом ничего особенно фольклорного не содержит. Чайковскому Малороссия не более важна, чем Байрону в поэме «Мазепа», это среднеромантический музыкальный язык XIX в. Сцена же буквально шкварчала национальным: танцевали гопак со всеми его разножками, тиха была именно украинская ночь, проникновенно молились перед казнью православные Кочубей и Искра.

Программка нынешнего спектакля сообщает: «Действие происходит в начале XVIII века в Малороссии». Вранье! Действие происходит где угодно и когда угодно. Художник Георгий Цыпин декорировал все зеркало сцены статуями, представляющими собой контаминацию ВДНХ и глиняных воинов из китайских гробниц. Резиновые наголовники, изображающие бритые казацкие головы с оселедцами, откровенно бутафорские, это некий знак дикого азиатского (ближне-, средне- или дальневосточного) племени. Ясно, что так оно воспринималось публикой Метрополитен. Мы же, с нашим-то знанием украинского колорита — от Гоголя до анекдотов про сало, не можем не понимать, что это, мягко говоря, программная условность. С тем же успехом эдак можно одеть, к примеру, «Набукко» Верди — какая разница, сердюки Мазепы и казаки Кочубея или евреи и ассирийцы: справа черно-серебряные, слева бело-золотые, и машут друг на друга шашками — ятаганами — самурайскими мечами.

«Набукко», между прочим, в Мариинском театре в прошлом году поставил Дмитрий Бертман. У него, помнится, Абигайль демонстрировала свою злокозненность путем хлестания подмостков кнутом. У Александрова их хлещут стражники, пугая толпу в сцене казни. Вообще, «Мазепа» продолжает многолетний заочный чемпионат по безвкусице между гг. Бертманом и Александровым. Последний еще в предыдущем «Мазепе» присочинил отрубленную голову Кочубея, которую выносили и с деревянным стуком швыряли оземь. Тогда критика дружно высмеяла этот гиньоль, его убрали — и что же? Теперь, хоть и в других декорациях, голова снова катится, попутно сбив одну из каких-то голов, которыми уставлен весь планшет. Над всем этим боулингом парит медальный профиль неустановленного лица с чубом, выложенный лампочками на манер украшения парковых аттракционов. Мазепа в начале любовной картины с Марией взасос целует некую дамочку, та, уходя, забывает платок, Мария впоследствии его находит — вот и основание для ревнивых укоров. Однако что в таком случае означает страстная ария Мазепы «О, Мария», которую тот поет в одиночестве, — признаваясь в любви Марии, он что, сам себя обманывает?

Актерская мощь Николая Путилина временами заставляла забывать не только об абсурдных режиссерских решениях, но и о его собственных голосовых проблемах. Он сейчас не в такой катастрофической форме, как в прошлогоднем «Риголетто», но, увы, былых вокальных роскошеств нет. В целом же Путилин и Лариса Дядькова — Любовь, демонстрируя старую закалку (безупречную дикцию, выразительность мимики и жеста, осмысленность каждой минуты своего сценического существования), дают настоящую цену окружающему их скучному киселю.

Валерий Гергиев давно не играл дома и, судя по всему, подзабыл акустические свойства своего зала — оркестровые эффекты были не столько музыкальными, сколько шумовыми. Но это дело поправимое. Интереснее другое. В 2003-м, когда сгорел склад декораций, театр спешно восстановил именно оформление Константиновского и вместо ранее объявленного названия поставил на открытие сезона «Мазепу» — декларируя тем самым, что весьма дорожит старым спектаклем. Следует ли считать, что нынешняя премьера эту декларацию дезавуирует?