Русский Телеграф / Вторник 14 июля 1998

Знаменитый вокальный ансамбль "Три тенора" (Лучано Паваротти, Хосе Каррерас и Пласидо Доминго) в очередной раз выступил в футбольном антураже. И хотя действо проистекало на Марсовом поле, всякому казалось, что под ногами у теноров расстилается зеленый, свежий и желанный (несмотря на то, что топтаный-перетоптаный), священный футбольный газон. Так называемая классическая музыка (или то, что отвечает за нее перед широкой мировой общественностью) в очередной раз радостно встретилась с огромными людскими массами, смело шагнув на территорию бывших ритуальных, теперь просто праздничных народных гуляний. Футбольно-вокальное шоу смотрело 12 тысяч "сидячих" (обилеченных) и 150 тысяч "стоячих" (безбилетных) человек, а также миллиард телезрителей.

Разве освященные традицией подмостки "Ла Скала" могут выдержать сравнение с травой футбола по силе воздействия, красоте, значимости и массовости происходящего обряда? Ни в каком варианте. Что известно. И то, что благостный ансамбль, любовно прозываемый "Три тенора на Плющихе", давно прописан по адресу поп-культуры, тоже очевидно: смотревшие шоу вполглаза абсолютно уверены, что тенора пропели нам и "Yesterday", и "Satisfaction". Так зубодробительно знакомо, будто мамина колыбельная про укушенный бочок и серенький волчок (слова путаются и перемещаются с места на место, а мотивчик все струится в подсознании живительным ключом), звучат в трехтеноровой интерпретации и песенка герцога из "Риголетто", и ария из пуччиниевской "Турандот", и хиты "O Sole Mio" или "Карузо".

На мировой футбол, заискивающе улыбаясь и мыча, пожаловало выразительное стадо священных коров -- артисты со священно- коровьим статусом, древнее, как мир, как европейская культура, итальянское бельканто и ее божественное величество сама Серьезная классика. Всем стоять, бояться. Но представление изумляло явными признаками занимательного геронтошоу. Ощущение дряхлости и вялости кумиров не оставляло ни на минуту, хотя сами герои находились в пристойной по нынешним временам для себя форме. Каррерас, ради которого некогда и слились в тройственном экстазе певцы, был активен, Доминго, распевшийся ко второй части, радовал традиционным благородством слезы, а ужасающему вокальному автоматизму Паваротти последних лет временами даже сопутствовало некое подобие мимики. Обаяние и воодушевленность дирижера Джеймса Ливайна позволяли тенорам укутаться уютными аранжировками Лало Шифрина, как старушечьим пледом в клеточку.

Магия "серьезного", несмотря на внушительно-грозный вид, стала немощна. И действенна исключительно в том смысле, что собирает толпу народу и пускает пыль в глаза. "Классические" ритуалы уже не в состоянии вызывать настоящую бурю, но вполне могут забросать алчущих снегоподобными бумажками -- что есть чудеса, но не мистика. И жречество не может быть вседоступным. А пока из так называемой "классики" при всем честном народе выветривается элитарный, эзотерически-профессиональный дух, оставляя в память по себе лишь отчетливо поп-культурный пафос высокого, и всякая вокальная интерпретация становится стандартным положением, футбол перенимает у "серьезного" уже не нужные последнему замашки. Здесь царствуют элитарный профессионализм и тревожный изыск интеллектуального зрелища. А мы раз в четыре года наблюдаем, как старенькое бельканто передает футболу свои магические полномочия. Великая Игра на глазах становится новой "серьезной классикой". С такой же выразительной, между прочим, судьбой. То-то будет радости, когда через полвека на сцене, к примеру, той же "Ла Скала" какие-нибудь три футболиста устроят показательные выступления в жанре "greatest hits": Роналдо в кресле-каталке, Зидан с клюкой и Бергкамп с костылями, превозмогая время, изобразят заученные до противности, некогда изумлявшие фантасмагорические финты. Седым богам похлопают несколько миллиардов умиленных зрителей.