Русский Телеграф / Среда 24 декабря 1997

Если вы вокаломан, опероман или хотя бы просто меломан, то, наверное, заметили, что этой осенью в вокально-гастрольной жизни Москвы наметился один позитивный сдвиг. Еще недавно у нас не было выбора и мы либо с горечью вкушали то, что осталось от Кабалье и Каррераса, либо ужасались тому, как стремительно теряют на Западе свои голоса некоторые наши соотечественники (прошлые сезоны фестиваля "Певческие биеннале" etc.). Сегодня праздник пришел и на нашу улицу. К нам стали приезжать не только мертвые, но и живые голоса: в сентябре мы слушали Памелу Кобурн и Ольгу Бородину, в ноябре -- Априле Милло и Ренату Скотто. В канун католического Рождества коллекцию приятных впечатлений пополнила польская контральто Эва Подлещь. Это был настоящий сюрприз -- особенно для прожженных скептиков.

Бронзовое лауреатство на конкурсе Чайковского 1978 года не принесло пани Подлещь известности в нашей стране, и все эти годы оригинальное искусство артистки, выступавшей на лучших сценах мира, вплоть до "Метрополитен" и "Ла Скала", для нас оставалось тайной за семью печатями. Поэтому накануне концерта усиленно вспоминали, терялись в догадках, ожидали даже услышать что-то вроде прошлогоднего удручающего концерта румынской дивы Марианы Николеско. А получили блестяще выстроенный Россини-гала, полный диапазон почти в три октавы, прекрасные вокальные кондиции и феноменальное фиоритурное мастерство (могли бы и не получить, если бы не инициатива Польского культурного центра в Москве).

Бенефис пани Подлещь можно расценивать как культуртрегерскую акцию. Впервые в нашей стране состоялся монографический концерт исключительно из арий Россини, причем арий сложнейших, контральтовых, колоратурных. Нам, исконно не имеющим ни развитых традиций россиниевского пения, ни, как минимум, вкуса к виртуозной музыке "пезарского лебедя", было чему поучиться. Впрочем, было и что вспомнить -- к примеру, стилистически безупречную россиниану Зары Долухановой в 50-е годы или ставшие символом несбывшихся надежд россиниевские амбиции Людмилы Нам. Жаль, что и Ольга Бородина, у которой Россини в последнее время стал получаться хорошо, решила посвятить себя более традиционному репертуару. Все это к тому, что Эва Подлещь -- природная россиниевская певица, а не искусственная, как часто случается. Она начинала в трудные времена, когда еще были в зените "старые соловьи" -- Тереза Берганса, Мэрилин Хорн, Лючия Валентини-Террани и Фридерика фон Штаде. Свою артистическую зрелость она встречает в эпоху аутентизма и моды на контртеноров, но одновременно в эпоху новых россиниевских звездочек -- Чечилии Бартоли, Дженнифер Лармор, Весселины Казаровой и Сони Ганасси. Направление, в котором работает Подлещь, и сам тип ее вокала генетически продолжают традиции Мэрилин Хорн. Правда, тесситурно голос польской певицы контральтовее, тембр темнее, а амплуа в связи с этим конкретней -- мужские партии. Обаятельно-женственные рыцари, воины и паладины являются уделом Эвы Подлещь, ее коньком, ее ноу-хау. Певица счастливо нашла золотую жилу, где у нее не так много конкурентов: высокие колоратурные меццо вроде Бартоли с их тяготением к Моцарту никогда не озвучат альтовые бездны травестийных партий Россини, а многим контртенорам подчас не по силам сумасшедшая фиоритурная орнаменталистика.

Вполне естественно, что сердцевиной и триумфом московского концерта Подлещь стали арии мужские. Сиракузский рыцарь Танкред, венецианский генерал Кальбо ("Магомет II"), шотландский повстанец Малькольм ("Дева озера") и вавилонский принц Арзаче ("Семирамида") выстроились в психологически нюансированный и в то же время декоративно-развлекательный дивертисмент. Рыцарственности образов синьора Джоаккино соответствовал специфический концертный туалет пани Эвы -- широкий брючный костюм и золотистая блуза, напоминающая воинскую кольчугу. Облачившись во втором отделении в платье, женскую ипостась россиниевского контральто Подлещь продемонстрировала в каватине Розины и двух ариях Изабеллы. Свой фирменный элегантно-мужественный шарм пани Эва смодулировала здесь в сочную комедийную характерность, и, скажем, ее бойкая аппетитная Розина напоминала героинь молодой Ольги Викландт. В "Севильском цирюльнике" и "Итальянке в Алжире" композитор тоже заготовил певицам немало упоительного мелодизма и целый каскад технических головоломок, но все-таки женская часть концерта неуловимо уступала мужской -- примем это как данность.

Артистический феномен Эвы Подлещь -- в сочетании несочетаемого. Ее мощный, мясистый и очень крупный голос (даже Большой зал консерватории ему явно мал) вопреки всем стереотипам природы обладает подвижностью ртути, а резкие перепады от басистых нот малой октавы до сверкающих высотой си и до просто сводят с ума. Приверженцы аутентичных взглядов, возможно, возразят, что пение Подлещь излишне масштабно и пафосно для деликатного россиниевского стиля. Но мы же не слышали, как пели контральто эпохи Россини -- Паста, Малибран, Ригетти-Джорджи.

Небрежно подготовился к концерту Камерный оркестр России (бывш. баршаевский) во главе с Константином Орбеляном -- недорепетированность, несыгранность слышалась в каждом такте: аккомпанемент звучал еще куда ни шло, но увертюры к "Цирюльнику", "Золушке" и "Сороке-воровке" прошли со смазанными пассажами солирующих деревянных духовых и грязью у басовых струнных. Но доброжелательная публика была в плену у темпераментной пани. Да и сама она старалась на славу, за что и получала после каждой арии бурю щедрых аплодисментов и дружное "браво" (ясно, что клака Большого театра на такие мероприятия не ходит, а если и ходит, то не кричит). Подобное воодушевление публики на вокальных концертах в консерватории сегодня увидишь нечасто -- проверено.

ПОДПИСЬ ПОД ФОТО:

Эва Подлещь повелевает мужчинами. Как рыцарь и полководец