Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2009/01/27/178684

Ведомости / Вторник 27 января 2009

Одно из дел жизни, исполнение опер в концертах, Курентзис начинал тоже с «Орфея». Это был «Орфей» Глюка, строгий и драматичный, хотя и разукрашенный Берлиозом и Полиной Виардо. Опера Гайдна написана тридцатью годами позже глюковской и пробыла в безвестности до середины XX в. Глюка Гайдн отлично знал, недаром Эвридика цитирует глюковскую арию Орфея, а исследователи делают вывод, что тем самым героине Гайдна уже известна вся история наперед. У Гайдна — не драма, а сплошная рефлексия, недаром полное название оперы — «Душа философа, или Орфей и Эвридика». «Душа моя» — так называет философ возлюбленную.

В отличие от реформиста Глюка Гайдн смотрит в прошлое, задумчиво вдыхая легкую жизнь в полумертвые нормы классицизма и охотно служа певцам-виртуозам, как это делали мастера барокко. Орфей поет тенором, но отважно залезает и в басовый диапазон (нужно отдать должное британцу Эду Лайону). Отец Эвридики Креонт, наоборот, рубит басом на верхотуре (Дэвид Кимберг тоже был хорош). Женских ролей две, и обе спела давно знакомая нам Симона Кермес. Ее жовиальный талант не хочет знать границ. Умирающую Эвридику она пела, наслаждаясь полутонами и завораживая зал до обморока. А когда дело дошло до путеводного Гения, посланного герою Сивиллой, певица азартно бросилась в излюбленную стихию — скоростную виртуозность, седлая гаммы и рулады на скаку. Уже интересно слышать, как быстро Симоне Кермес удается приспосабливать голос к разным задачам, но ее пение еще и напоминает лихую импровизацию — вдруг решила спеть каденцию так, а не эдак, не получилось, с ходу передумала и вырулила как-то еще.

Оркестром, кто в России номер один по части опер барочных и классических, остается новосибирская Musica aeterna, хором — New Siberian Singers. Они и привезли Гайдна в Москву, перед этим сыграв в Новосибирске. Может быть, на этот раз хор блистал скромно, зато оркестр выдавал такие пиано на грани слышимости, что чей-то убогий мобильник, пищавший на галерке переполненного Зала имени Чайковского, грозил сорвать всю затею. Когда же вакханки, разорвавшие Орфея в клочки, сами канули в Лету и волны успокоились, литаврист подвел черту мифу парой тихих, но твердых капель.