Театральная критикаПерегрузка«Риголетто» стал жертвой конвейерного режимаВедомости / Четверг 12 мая 2005 САНКТ-ПЕТЕРБУРГ Опера Верди «Риголетто» пятая за два месяца оперная премьера Мариинского театра. Новая работа заставила вспомнить название старого американского фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?».В то время как Валерий Гергиев и основные силы Мариинского театра завершали марафонскую декаду выездного Пасхального фестиваля, оставшиеся дома резервы были брошены на выпуск очередной премьеры. Постановкой «Риголетто» руководили главный приглашенный дирижер театра Джанандреа Нозеда и режиссер Вальтер Ле Моли тоже не новичок в Мариинке, ранее поставивший там Cosi fan tutte Моцарта и «Триптих» Пуччини. Эти две работы не блистали изобретательностью и фантазией и, главное, не давали никакого ответа, зачем вдруг взяли да поставили именно эту оперу, каково самостоятельное оригинальное художественное высказывание. На этот раз итальянский постановщик преподнес в качестве режиссуры ее отсутствие. И в этом даже были свои резоны. Если просто не мешать людям своим искусством, это уже может восприниматься как особая услуга. К тому же композитор Верди сам себе режиссер. Все, что нужно изобразить, предельно пластично изображено им в музыке. Сила ее витальности такова, что при надлежащем исполнении мы ухом чувствуем температуру воздуха и видим цвет неба. И, если прибавлять к музыке перенасыщенный визуальный ряд, может получиться масло масляное. Таким образом, работа режиссера в новом спектакле свелась к разводке мизансцен. А сценография Тициано Санти оказалась даже не лаконична, а лапидарна (например, сцена Риголетто и Спарафучиле во второй картине вообще идет в совершенно пустом темном пространстве). Новая постановка своего рода стакан, в который остается налить напиток. Будет это терпкое красное вино или болотная водица, зависит от певцов-актеров и музыкантов. Дирижеру Мариинского театра Джанандреа Нозеде особенно удается итальянская музыка, и «Риголетто» не стал исключением. Оркестр живой, упругий, красочный рисовал всевозможные состояния природы и души чувственно-ярко, и все события в опере оказались исключительно музыкальными, а не сценическими. Со сцены же неслось неладное. Когда анемичный Герцог в арии Parmi veder le lacrime пустил здорового племенного петуха, я вспомнил, как этот же тенор Сергей Дробышевский аналогичным образом поступал в мариинском «Бале-маскараде» и в «Тоске» в Латвийской национальной опере, и подумал: своего рода стабильность. Но вот действительно редкостно стабильный певец Николай Путилин, теперь редко выступающий на родине, в этот вечер был неузнаваем. Путилин не только прекрасный баритон, но и один из лучших актеров на мировой оперной сцене. И Риголетто он играл замечательно: эдаким папашей Карамазовым, уродливым страстным старикашкой. Но представьте, что Федор Павлович еще и поет, нечто похожее случилось на премьере: интонация плыла, тембр будто выхолостили, как следует звучали почти одни только крики, рыки и всхлипы. Плачевное вокальное состояние артиста, вероятно, можно объяснить лишь усталостью голоса вследствие физических и нервных перегрузок. Ситуация с премьерой «Риголетто» модельная для Мариинского театра в целом. Тысячу раз говорено и писано, что горячечный ритм, в котором он живет, лихорадка премьер и гастролей, многолетний беспрерывный аврал губительно сказываются на качестве продукта. Когда работа (начиная с выбора режиссера) делается долго, спокойно и тщательно результат отличный, как показала недавняя премьера «Путешествия в Реймс» Россини. В противном случае стакан, который сейчас хотя бы наполовину заполнен оркестром, рано или поздно окажется вовсе пуст. |