КоммерсантЪ / Четверг 27 февраля 1997

Музыкальный критик -- отчасти заложник своего материала: тон события диктует и тон рецензии. Наши отклики, например, на премьеры в Большом театре были обычно похожи на заключения санэпидстанции, приправленные некоторой дозой оскорбленного патриотического пафоса. Напротив, рецензии на выходки "Геликона" напоминали шуточные тосты. Хотелось продолжать игру, затеянную режиссером Дмитрием Бертманом и его артистами. Попробуем изменить этой привычке, хотя и не потому, что спектакль обнаружил аутентичные глубины: присяга русской театральной традиции не более говорит о внутренних интенциях создателей спектакля, чем язык криминальной драмы в "Кармен" или фашистский декаданс в "Аиде".

В тех спектаклях лучшим выбором зрителя было идти на поводу у постановочного стиля Бертмана; вопрос о том, принимать ли претенциозность концепций за чистую монету или радоваться по-игровому необязательной череде смешных решений, почти не оставлял места взысканиям музыкального вкуса. Режиссеру-руководителю удалось немалое -- создать оперный театр, в котором обсуждать оперное качество могли лишь люди чрезмерно досужие и нечувствительные. Кармен гибнет от руки не дона Хозе, а чистейшего создания Микаэлы! Об этом и говорили -- а не об ариях и не об оркестре.

"Евгений Онегин" поначалу тоже дает пищу для подобной зрительской техники. За родными колоннами зала прячутся стилизованные усадебные портреты (работа главных художников театра Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой); топая по чудесной осенней листве, выходит Ларина-мать, плюхается в качалку и всю дорогу, пока сестры излагают дуэт "Слыхали ль вы?", в голос хохочет над книжкой Ричардсона. Хор крестьян, не успевший еще ударить барского самогона, трепетно держит сусальные свечечки. На белом рояле стоят уютные банки с вареньем -- чай и варенье помогают чувствам героев всю оперу.

Всю первую картину я говорил себе: ах, насколько все это свежее и симпатичнее, чем, например, в "Новой опере" у режиссера Арцибашева! Чувство было такое, будто я читал подлинный роман Тургенева, сказав себе, что это свежее произведение Владимира Сорокина. Однако уже во второй картине я стал удивляться, почему Онегин, сидящий на сцене, пока Татьяна создает свое письмо, не хохочет, а деликатно молчит. В права неожиданно вступило непривычное для "Геликона" почтение -- к Станиславскому, Пушкину, Чайковскому. И развернулась очередная вялая трактовка -- все герои пишут друг другу письма, все судьбы похожи, а природа совершает свой вечный цикл. Разве что в смерти Ленского оказывается виноват педантизм Зарецкого. И тогда пришла пора удивляться уже тому, что Ольга пытается утешить Ленского, требующего сатисфакции, сладкой ложкой из няниных банок.

Я не знаю, было ли почтение к классикам той почвой, на которой нашли согласие режиссер и поддержавшие его спектакль (в ознаменование 850-летия Москвы) комитет по культуре, банк "Мост" и еще один солидный, но анонимный спонсор. В любом случае почтительный подход мне тоже по душе. Но, по моим предположениям, первое, в чем он должен выразиться, -- исполнение. Я рад, что Станиславский в гробу. И что ему не довелось насладиться игрой оркестра под управлением Кирилла Тихонова. Ничего более карикатурного, неумелого, кощунственного в жизни я не слышал. Но уверен, что музыканты оркестра способны на большее, если только заниматься с ними строем и штрихами, а не искоренением "рутинных темпов". Что до вокала, то участие Наталии Загоринской в премьерных спектаклях, не исключено, заметно поправит ситуацию. Нашему же брату критику был предложен второй состав, в котором выделялся Ленский (искренний и романтичный Алексей Косарев), а миниатюрная Елена Качура в партии Татьяны продемонстрировала, что редко бывает, большую зрелость игры и пения в генеральской стадии, нежели в девической.

Над премьерами в театре "Геликон-опера" долго работать не привыкли -- темп их выпуска тоже далеко не рутинный. В апреле нас ждет "Дон Паскуале" Доницетти в постановке таллинского режиссера: это будет совместная работа с театром "Эстония". Есть надежда, что дирижерская палитра театра тоже станет разнообразнее -- премьеру подготовит второй дирижер театра Валерий Крицков. Ему же принадлежит и прошлая работа, о которой мы не успели написать из-за январских каникул нашей газеты. Не хочу сказать, что "Кофейная кантата" Баха была шедевром, но советую на нее сходить, по крайней мере, если вы любите кофе.

Короткое представление, идущее в крошечном малом зале театра, придумал молодой режиссер Олег Ильин, а помогли кофейные спонсоры. Ход в том, что их продукт впрямую становится героем сюжета. Три певца, облаченные во фраки и белоснежные передники, на протяжении всей кантаты (будто написанной веселым Бахом из фильма про Антона Ивановича) готовят самый настоящий кофе на сияюще сервированных столиках, ухитряясь при этом исполнять непростые баховские арии на немецком языке (особенно преуспевает в этом техничная и лукавая Марина Андреева). Ближе к финалу кофе разносится всем без исключения зрителям. Пил его и я. Могу сказать, что настоящий кофе от Иоганна Себастьяна Баха мне нравится больше, чем липовое варенье от Станиславского.