КоммерсантЪ / Четверг 23 марта 2006

Бывший артист кордебалета Большого Никита Дмитриевский целый год протанцевал в Нидерландах – в молодежной труппе Иржи Килиана NDT-II, отчего по возвращении на родину приобрел репутацию передового хореографа и знатока современной европейской хореографии. И хотя за пять лет эта репутация не подкрепилась особыми балетмейстерскими свершениями, Мариинский театр доверился образованному юноше.

Для своего петербургского дебюта господин Дмитриевский выбрал музыку Рихарда Штрауса к пьесе Гофмансталя на сюжет мольеровского "Мещанина во дворянстве". С тем же успехом хореограф мог бы остановиться на девичьей группе "Сливки" и телепередаче "Дом", потому что его сценическую мельтешню ничто не связывает ни со Штраусом, ни с Мольером. В его плохо организованной тусовке все взаимозаменяемы, все бессмысленно мечутся из кулисы в кулису и все лепят одинаковые комбинации. Шуточки хореографии – типа хватания за ногу убегающих балерин или переворачивания их вниз головой – с бородой ниже пояса, текст представляет собой смешение классических штампов с килиановскими общими местами – вроде поддержек-проворотов под руками партнера. Ни характеров, ни контактов, ни индивидуальной пластики – персонажей невозможно идентифицировать даже по костюмам, словно накопанным в ближайшем секонд-хэнде. Журден носит голубой берет воздушного десантника и черную безрукавку, его жена и служанка одеты в платья, стилизованные под XVII век, влюбленные облачены в черное репетиционное, маркиза выступает в блестящей клеенке, а граф обзавелся лиловой маечкой и оранжевой шапочкой. С этим балетом-однодневкой примиряет одно: Мариинский театр на нем явно не разорился.

Небольшой балет Алексея Мирошниченко "В сторону лебедя" на музыку Леонида Десятникова рискует прожить дольше. В названии ("Du cote de chez 'Swan'") авторы смешали английский с французским и Пруста с Сен-Сансом. "По направлению в Свану" осталось лишь в воображении хореографа, а вот знаменитая фокинская миниатюра обыгрывается им с несколько комичной прямотой. На фоне гигантского товарного штрихкода, изображенного на занавесе просцениума, артисты Олеся Новикова и Александр Сергеев выясняют непростые отношения: друг с другом, современностью и культурным наследием. Антагонизм сменяется влечением, параллельное существование – совместным, вращения – поддержками, неподвижность – лихорадочной деятельностью. Их напряженный, хоть и не свободный от форсайтовского влияния хореографический диалог несколько портит лишь навязчивая имитация птичьей пластики. Затянутые в черные комбинезоны, с челками, зализанными в форме клювов, артисты то и дело заламывают за спину руки-крылья с провисшими локтями, тянут шеи на манер кур, выискивающих зерна в навозе, и ходят по-петушиному, высоко вздергивая колени. Для иронического парафраза дуэт слишком пафосен, для интеллектуального комментария слишком наивен. Однако выстроен грамотно и крепко: балерина сполна продемонстрирует свои лучшие качества – от темперамента до природных данных, прежде чем угаснет в знаменитой позе умирающего лебедя, да и ее партнер успеет блеснуть пластической всеядностью до того, как в финале замарширует, взмахивая "крыльями", тем самым символизируя вечную жизнь классического искусства как товара повышенного спроса.

Третьим – и самым ценным – приобретением Мариинки стала "'Шинель' по Гоголю", поставленная американцем Ноа Д. Гелбером на музыку Дмитрия Шостаковича к кинофильмам "Одна" и "Условно убитый". Мариинский театр познакомился с этим автором во время постановки форсайтовских балетов – бывший артист и постоянный ассистент Уильяма Форсайта был уполномочен перенести их на петербургскую сцену.

Как ни странно, но питомец главного балетного авангардиста поставил очень понятный и даже традиционный балет с удобочитаемым сюжетом, яркими пластическими характерами и удивительно точно пойманной атмосферой. Не беда, что историю Акакия Акакиевича американец прочитал как его неудавшуюся попытку пробиться в "мир стабильности и процветания",– балет оказался богаче авторских деклараций. Прежде всего благодаря блистательно сделанной главной партии. Андрей Иванов – маленький прыгун с накаченными мышцами и обаятельной физиономией – мог бы всю жизнь скакать шутом в классических балетах и никто бы не заметил его драматического дара. В роли трогательного, наивного, отчаянно жалкого Акакия Акакиевича он выложил все свои тайные козыри, продемонстрировав умение "держать зал", достойное большого артиста. Семенящая походочка, съежившаяся фигурка, суетливые ручки, словно отмахивающиеся от невидимых мух, и роскошная техническая свобода, позволяющая танцовщику сочетать вполне классические прыжково-вращательные виртуозности с пластической изощренностью, свойственной современному танцу.

Оснащенность форсайтовскими достижениями пошла на пользу всем мариинским танцовщикам: теперь им нипочем самые быстрые темпы, а новый тип координации позволяет передавать как тончайшие душевные порывы, так и остро гротесковые черты. Господин Гелбер оказался мастером вариации: не слабее монологов Акакия Акакиевича вышли соло его коллег-чиновников (Григорий Попов и Антон Пимонов). Блистателен и портрет Полицмейстера (Максим Хребтов): сохраняя неподвижность широко расставленных ног, сатрап буквально добивает оцепеневшего Акакия Акакиевича монотонной остервенелостью движений рук и корпуса. Непривычный к сюжетным балетам американец отлично справился и с режиссурой: остроумно придумана сцена грабежа, внятно разработаны кошмары героя, великолепно сделана вечеринка чиновников (используя всего шесть персонажей, хореограф сумел создать впечатление бессмысленной суеты жизни); не позволяет себе ни неуместных эротических вольностей, ни ненужной сентиментальности и женщина-"шинель" (Яна Селина). Упрекнуть балетмейстера можно разве что в избыточных манипуляциях с одеждой да в скромной незатейливости финала – привидение подкидывает в воздух пальто своих обидчиков. Драматической кульминацией стала предыдущая сцена: эффектная смерть Акакия Акакиевича, уходящего в черные недра исполинской шинели, поглотившей сцену Мариинки от планшета до колосников.

Итог вечера молодых хореографов утешителен, хоть и неожиданен: "новое имя" все-таки появилось. И неважно, что оно звучит не по-нашему,– гоголевский спектакль Ноа Д. Гелбера стал самым русским из всех оригинальных балетов, созданных Мариинским театром в последние годы. В конце концов Петипа тоже не был природным русским.

Современные русские композиторы: Леонид Десятников