Ведомости / Среда 04 мая 2005

Представьте себе: режиссер берет шариковую ручку и старательно выводит: “Действие перенесено во франкистскую Испанию…” — тут с кончика его носа на листок падает капелька пота, до того творец взволнован собственной смелостью и даже радикализмом. “Жестокий и жесткий мир, — пишет он, допустим, дальше, — поэзия изгоев, романтика воровства и преступления. Кровь на жарком песке. Вся жизнь Кармен — экстрим. Это саморазрушение и стремление к смерти. Это судьба” — цитирую уже непосредственно Алексея Степанюка по буклету.

Вообразите — если человек высказывается с такой помпезной пошлостью, как он ставит? Да точно так же. Эка невидаль — нету тряпичной розы в черном парике примадонны. Таких розанов никто и не надевает на Кармен уже лет тридцать. Легко вспомнить десятки режиссерских попыток снять слой сала в шоколаде, покрывающий партитуру Бизе. Может быть хоть Франко, хоть гарлемские трущобы, хоть Лысая гора. Единственное, что важно, — все-таки кровь на песке или клюквенный сок.

Бежать из зала прочь хочется немедленно по открытии занавеса. “Веселятся уличные мальчишки”, девицы машут платочками, солдаты скабрезничают, и все это проделывается с таким фальшивым энтузиазмом, будто театр вознамерился представить реестр допотопных оперных штампов. Когда Кармен в конце хабанеры отправляется кидаться в Хозе цветком, их обоих, натурально, выхватывают ведущие прожектора. В таверне Лильяса Пастьи гастролирует “шоу” из провинциального ресторана средней руки: двое пареньков топлесс и пара, уныло изображающая квазифламенко (балетмейстер Галина Калошина). Поединок Хосе с Эскамильо выглядит так: весьма корпулентные мужчины неуклюже машут какими-то садовыми секаторами, затем один валится наземь кулем, как в драмкружке клуба авиамоторного завода г. Рыбинска. Гадает Кармен, сидя на куче белых тюков (художник Игорь Гриневич), — тут куча обнаруживает свою полупрозрачность, изнутри ее заливает инфернальный красный свет. И т. д.

Дирижер Туган Сохиев продемонстрировал протеизм, столь знакомый нам по молодому Гергиеву. В марте он был весьма убедителен в “Салтане” Римского-Корсакова, в апреле превосходно провел “Путешествие в Реймс” Россини. Здесь же прямо с увертюры начался такой раскосец, что сомнение взяло: да мариинский ли это оркестр? И дальше четырехактная колымага оперы тащилась грузно, неповоротливо, местами было до смерти скучно — это при общеизвестной огненности и пышном французском brio одной из самых заразительных на свете музык.

Но и в данном темном царстве просиял луч света. Однажды режиссер Леонид Вивьен сказал про какой-то спектакль: “Гарниру много, зайца нет”. В новой мариинской “Кармен” ровно наоборот. Гарнир — просроченные консервы и заморозка из дискаунтерского магазина. А заяц есть: подлинность Кармен — Екатерины Семенчук — противостоит не только окружающей вампуке, но и мизансценическим безвкусным глупостям, которые приходится выполнять ей самой. Мало того, что редкой красоты и выразительности голос делает ее выше и значительней окружающих, она еще обладает способностью настоящих актрис — удивительно хорошеть на сцене. Надо видеть, как она всего лишь слушает пресловутые куплеты Эскамильо: ее лицо — киношный крупный план, от которого не оторваться. Екатерина Семенчук замечательно пластична, ее жесты и мимические движения обладают законченностью, которой насыщается глаз, — как при идеально точном звуковедении ухо насыщается каждым звуком.

Семенчук уже пела эту партию в четырех постановках в Европе, Азии и Америке (ее партнерами были, в частности, Винченцо ла Скола и Хосе Кура). Наверняка в хорошем ансамбле и в интересном живом спектакле она производит еще более сильное впечатление. Однако даже и в нынешней печальной ситуации зритель-слушатель вознагражден за поход в театр встречей с этой незаурядной певицей, которая награждает многим, но обещает еще больше.