Ведомости / Вторник 02 ноября 2004

Героями концерта стали Бела Барток и Сергей Рахманинов. Им пристало быть вместе: судьба обоих композиторов отчасти похожа, причем с невеселой стороны. Оба закончили жизнь на чужбине — в Америке, подальше от большевиков и нацистов. Рахманинов умер в 1943-м, Барток — в 1945-м. Оба оставили миру немало тревожной музыки, в которой звучат прекрасные напевы их родных и навсегда потерянных стран. Однако по случаю торжественного открытия венгерского года в Москве руководитель Будапештского фестивального оркестра Иван Фишер выбрал из скорбного наследия национальных классиков едва ли не самые светлые партитуры.

Мы, конечно, не можем пожаловаться на то, что редко слышим Вторую симфонию Рахманинова. Все наши дирижеры упиваются ее бескрайней лирической раздольностью, а музыканты-струнники щедро демонстрируют насыщенный “русский” звук. Венгерский оркестр тоже стремился к полнозвучности, а Иван Фишер, знавший партитуру наизусть, не скупился на эмоции. Но — возможно, помимо воли музыкантов — хрестоматийная русская симфония приобрела и европейские качества: подтянутость общего контура и четко прорисованные гротескные детали. Солистам оркестра немного не хватало персонального артистизма, однако командная дисциплина оказалась на высоте. Стилю музицирования соответствовала и четкая геометричная рассадка оркестра.

Если к Рахманинову венгры подошли как бы через Европу (через Малера, например), то Белу Бартока они преподнесли нам из первых рук. Это был не совсем тот Барток, чье имя вписано в историю общеевропейского модернизма. В нем не было нарочитой угловатости экспрессионизма, зато было что-то сокровенно национальное. В прекраснодушных Венгерских крестьянских песнях, превращенных Бартоком в оркестровую сюиту, как и в Румынских танцах, звучали любовно подхваченные композитором народные мотивы и ритмы. А прозрачная партитура Третьего фортепианного концерта полнилась тихими голосами природы. Эту тонкую ткань оркестр плел восхитительно, окружая целомудренное соло пианиста.

Пианистом был не кто иной, как знаменитый Деже Ранки. Широкая московская публика, наверное, видела этого артиста впервые. Целое поколение слушателей сменилось с начала 80-х, когда феноменальному венгерскому юноше, в четком механическом стиле игравшему Моцарта, аплодировала вся Москва. Тогда из Венгрии дул живой ветер молодости и авангарда — что в кино, что в музыке. А теперь? На открытии Михаил Швыдкой сказал: мы восстанавливаем связь с Венгрией. Что донесется оттуда — год покажет.