Ведомости / Понедельник 31 мая 2004

Спокойные просторы Красной площади не изведали на сей раз ни ажиотажа страстей, ни давки, ни пошлости — атмосфера была благостной, почти академической. Доброму настроению публики способствовали приятная погода и гарантии безопасности: на подходе зрители четырежды были проверены контролерами и службой секьюрити, работавшей тщательно и вежливо, а за благополучный ход концерта отвечали расположившиеся на крыше ГУМа снайперы. Помост, возведенный перед храмом Василия Блаженного, был накрыт коробкой и балдахином. Под ним располагался хор “Духовное возрождение” и Государственный камерный оркестр России; увеличенный до размеров симфонического, на расстоянии он все равно казался небольшим. Статной фигурой Дмитрия Хворостовского тоже можно было любоваться лишь издалека, но выручали большие телемониторы — на них дублировалась трансляция, которую телеканал “Россия” вел в прямом эфире, передавая концерт на отечественную и международную аудиторию.

Событие, задуманное с таким размахом, телевизионщики подготовили не слишком профессионально: режиссер был явно не знаком с партитурами и с большим запозданием отыскивал в оркестре нужных солистов. Выручала камера, львиную долю времени показывающая самого Хворостовского, — он же продемонстрировал великолепное умение работать одновременно на площадь и на крупный план. То же и со звукоусилением: хор и оркестр передавались через динамики весьма условно, но голос Хворостовского усиливался вполне корректно — а голос предстал в отличном качестве.

В первом отделении Хворостовский пел хрестоматийные оперные арии и неаполитанские песни. Казалось бы, весь этот репертуар запет многими поколениями певцов — тем удивительнее, что к большинству номеров Хворостовский находил свежий подход. Его Онегин, читавший отповедь Татьяне, выглядел отнюдь не резонером, но искренним и здравым человеком. Исполняя арию князя Игоря, артист сыграл гамму характеров — он явился и полководцем, переживающим унизительный плен, и любящим мужем, и неистребимым патриотом. Ни грана не автоматичный, не скользящий по проторенным тропам, певец уложил все стороны образа в безупречные вокальные формы. Если Эпиталама из “Нерона” Рубинштейна прозвучала чуть хаотично, то итальянские номера — ария из “Эрнани” Верди и несколько песен, в их числе непременная O sole mio, — были точно выверены по тембровым краскам, подарили букет эталонных филировок и легко взятых верхних нот.

Дирижер Константин Орбелян давал певцу отдыхать между выходами, бойко исполняя оперные марши, хоры и увертюры. Во втором отделении прослойками служили лихие номера с участием исполнителей на русских народных инструментах и вальс Шостаковича из фильма “Первый эшелон” (сейчас более известный по фильму “Широко закрытые глаза”) — Хворостовский же пел русские романсы и песни советского времени. Романсы певец исполнил красиво, просто и слегка скучновато. Зато песни — среди них были “Темная ночь”, “Мне кажется порою, что солдаты”, “Подмосковные вечера”, “Где-то далеко” из “Семнадцати мгновений весны” — заставили забыть об эталонах Бернеса или Кобзона. Снова Хворостовский не подражал никому, снова счищал штампы с известных мелодий. В его исполнении совсем не было эстрадности, любования собой, тем более пьяной слезы. Каждая песня становилась серьезным новым текстом, звучащим из уст зрелого современного мужчины, чье обаяние сказывалось тем сильнее, чем меньше он старался нравиться. Во время исполнения песни “Катюша” Хворостовский допустил единственный, но опасный промах — перешел на очередной куплет, забыв, что должен переждать проигрыш. Тут Константин Орбелян проявил завидное самообладание: он сделал знак певцу не останавливаться и сумел подхватить его так, что ошибка осталась большинством слушателей не замеченной.

В прочие минуты Орбелян, дополняя внешне сдержанного Хворостовского, играл роль распорядителя шоу — запускал аплодисменты, заводил публику на подпевки, а песню Дунаевского “Моя Москва” радостно пропел, дирижируя лицом к площади и спиной к оркестру. Этот залихватский номер пролил бы бальзам на сердце нашего градоначальника, присутствуй он на концерте. Но аудиторию украшали совсем другие лица, чье присутствие дало понять — концерт имел не городское, а общенациональное значение. В тот момент, когда Хворостовский пел: “А дорога предо мной далека, далека…”, к своим местам стала пробираться делегация во главе с Михаилом Фрадковым. Озабоченная группа маленьких людей, одетых в темные костюмы, выглядела весьма рискованно на фоне красавца-артиста, невозмутимо поющего с огромного монитора. На словах “Вот солдаты идут по земле опаленной” отворились ворота Спасской башни и появилась вторая группа — теперь уже во главе с президентом Путиным. Концерт не прервался: музыканты продолжали выступление безо всякой оглядки на появление высоких особ.

Если оценить выступление Хворостовского в категориях искусства и власти, то ситуация складывается просто идеальная. Артист, не просто любимец публики, а желанный гость ведущих мировых сцен, с европейским профессионализмом поет патриотические песни, его слушают президент и премьер, випы, ветераны в орденах, обычные горожане, и все это видно по трансляции в разных странах мира. Можно подумать, что нам явлен результат мудрой и дальновидной государственной политики. Что умная власть установила каноны искусства, объединяющего нацию, и вырастила такого прекрасного парня, который этой задаче идеально соответствует. На деле — ничего подобного. Это сам Хворостовский выучился мастерству, добился международного признания и, став гражданином мира, повернулся лицом к широкой российской публике и уверенно вернул ей лучшее из утраченного — память о войне, патриотизм, честную лирику. Власти остается только развести руками и покорно принять подарок, который она еще не успела заслужить.