Ведомости / Понедельник 29 марта 2004

Провальные работы никому не интересны, если они случаются в заштатных труппах. Московский муниципальный театр "Новая опера", что в саду "Эрмитаж", - другое дело. Такой хор, как в "Новой опере", нужно еще поискать. И свежая премьера доказывает, что его класс никуда не делся - голоса звучат свежо, мощно, слаженно, чисто. Оркестр тоже хороший, к тому же приученный к добросовестной репетиционной работе. В театре есть профессиональные дирижеры, например Анатолий Гусь, у которого музыка Бизе течет свободно, вольно, эмоционально. Наконец, есть хорошие певцы, особенно молодой лирический тенор Дмитрий Корчак. Может быть, на форте его мягкий голос звучит чуть напряженно, зато всем знакомый Романс Надира он поет с таким законченным совершенством, что впору сравнивать со старыми мастерами. Его коллега, баритон Сергей Шеремет, вел партию Зурги пока неровно, но и у него есть все шансы довести ее до нужных кондиций.

Однако вовсе не они - не певцы и не дирижер, не хормейстеры Андрей Лазарев, Зоя Тухманова и Татьяна Громова - оказались на первых ролях в этом постановочном проекте. Театр сделал афишную ставку совсем на других героев. Главную партию - влюбленной жрицы Лейлы - исполняла Мария Максакова. Эту молодую певицу в последнее время активно преподносят СМИ - от глянцевых до эфирных, - и скоро, глядишь, быть ей Анастасией Волочковой на оперном поприще. Но почему-то, обладая в принципе красивой "серединой", певица постоянно вибрирует, визжит наверху, не удерживает позиций и плавает в модуляциях. А ведь в "Новой опере" есть и более техничные артистки.

Главным же рекламным козырем, к которому прилагалось все остальное, стал Роман Виктюк. Эта талантливая и противоречивая фигура появилась на территории оперного жанра впервые. В своих интервью Виктюк признается, что не имеет ни слуха, ни музыкального образования, однако оперу страстно любит. Спектакль производит обратное впечатление: режиссер оперу ненавидит. Борется с ней, истребляет. Но истребить все равно не может - и пасует, опуская руки.

Дело совсем не в том, что Виктюк осовременил сюжет, перенеся действие из экзотической Индии куда-то в современную Францию, где вождь Зурга (по Виктюку - кинорежиссер) снимает фильм с массовкой, одетой пополам в индийские и европейские платья, а Лейла и Надир (ставшие киноактерами) в нем играют, отчасти смешивая сценарий и жизнь. В мировой музыкальной практике встречаются режиссерские решения и более смелые, но та же практика обязывает режиссеров не вмешиваться в музыкальную структуру опер. На сцене наворачивай что хочешь, но музыку не меняй. Не то Виктюк: трехактную оперу Жоржа Бизе, чудесную и незапетую, он вогнал в один акт, идущий полтора часа с небольшим. Ладно бы дело ограничилось купюрами. Искромсана музыкальная драматургия, театральные сцены объединяются поперек делений на акты и картины. Дело доходит до того, что Лейла поет сначала каватину из второго акта, а потом дает задний ход и исполняет арию из первого. В финале оперы, по Бизе, должны звучать прощальные фразы обреченного Зурги. Но Виктюку ни фразы, ни Зурга там не нужны - играет только одинокий оркестр.

Надо сказать, в битве с композитором Виктюк опирается на собственные традиции театра "Новая опера", которому стоило бы выбрать иное имя - театр "Оперная фантазия", скажем. Эти традиции были заложены самим Евгением Колобовым. Ни одна опера не исполнялась в этом театре в том виде, как ее написал композитор. Однако Колобов хотя бы мечтал, встретившись на том свете с Верди или Чайковским, найти у них понимание: он ведь хотел отыскать иную, более современную музыкальную логику. И, с чем не поспоришь, понимал отличие оперного театра от драматического.

Одно из этих отличий - разная природа сценического времени. В оперном театре его определяет композитор (вслед за ним дирижер) , в драме - режиссер. От Романа Виктюка, похоже, это различие укрылось. Он так и не выбрал, какому принципу следовать. Музыка то звучит (тут Бизе с Гусем делают свое дело) , то останавливается (тут вступает в свои права Виктюк). Посередине долгой паузы актеры меняют мизансцену, а из динамиков раздается оглушительный удар там-тама. После нежнейшего пения Дмитрия Корчака он корежит уши. Не беда, можно расценить это как проявление "шоковой" эстетики Виктюка, если бы это не напоминало принцип киноперебивки или циркового "монтажа через барабан": если в действии обрывается логика, нужно громко ударить во что-нибудь, а потом смело начинать любой новый эпизод.

Можно и это подать как идею. Не случайно Виктюк перенес действие на съемочную площадку, где события являют собой рваную череду репетиций, дублей и перестановок, о чем зрителя оповещают овертитры ( "Тихо! Идет съемка! " и т. п. ). Беда в том, что, даже если махнуть рукой на музыку, она все равно никуда не девается. Большую часть спектакля все равно занимают арии, дуэты и хоры, с которыми режиссеру надо что-то делать. Он и делает, но не с ними, а во время них. Арии себе поются, а тут же дети танцуют индийский танец, руки певцов исполняют заученные жесты в индийском стиле, а задник попеременно показывает то танцующего Шиву, то крыши Парижа. Это в лучшем случае: по большей части хор и певцы просто стоят на месте, а действие дожидается очередного удара в там-там. Тогда арии и дуэты берут свое: на сцене воцаряется жанр концертного исполнения: певцы поют музыку - с чувством, но непонятно про что. Перевода с французского титры не дают, что объяснимо: ведь никакой связи со сценическим сюжетом оригинальное либретто не имеет. Перевод и не нужен: музыка говорит сама за себя. Но зачем тогда сценография Владимира Боера, являющая увеличенных сувенирных слоников и французские домики из набора Lego? И зачем понадобился видный режиссер драматического театра?

В тупике оперной режиссуры находятся сейчас почти все отечественные музыкальные театры. В поисках выхода ставят на звучные имена режиссеров драмы. Пример подает Большой: Някрошюс, Стуруа, на очереди Додин. Но там, по крайней мере, кройку музыкальной партитуры им на откуп не отдают. В театре же "Новая опера" музыка академическими принципами не охраняется. Любой творец от режиссуры волен бороться с ней всеми способами, не гарантируя взамен внятной театральной идеи. Сегодня Роман Виктюк, кто следующий?