Ведомости / Четверг 07 апреля 2005

Молодой и амбициозный худрук новосибирцев не из тех, кто довольствуется искусством в скромных дозах. В два московских концерта Теодору Курентзису удалось втиснуть миры — от Перселла и Куперена до Куртага и Шелси, не забыв при этом Брамса и Чайковского. И высокое барокко, и эзотерический авангард, и аутентичный XIX век теперь обрели новосибирскую прописку. Местные силы осваивают новые территории с беззаветным энтузиазмом. А Курентзис не просто развивает музыкальную культуру в центре России: он строит там картину мира, претендующую на всеобщее внимание. Почему не в Москве? Видимо, потому что в провинции еще не истрачен такой ресурс, как чистое отношение к искусству.

В результате впору удивляться как раз Москве. Слыханное ли дело, чтобы Немецкий реквием Брамса (пусть не целиком) звучал бы в Большом зале Консерватории в исполнении хора, насчитывающего всего 35 певцов, и камерного состава оркестра, где всего три пульта первых скрипок? А интермедия “Искренность пастушки” из “Пиковой дамы” Чайковского исполнялась бы не современными, а классическими смычками? Суть тут не в приближении к забытым историческим нормам, о которых можно спорить, а в том, что современное музыкальное мышление выражает себя при помощи исполнительских приемов прошлого. Между старинным и современным для Курентзиса нет зазора. Вслед за романтиками звучал венгерский авангардист Дьердь Куртаг, чье “Надгробие для Штефана” уводило из мира звуков в метафизическое пространство — однако же именно с помощью скупых и верно найденных звуков.

Контрастное единство старого и современного было плакатно заявлено на концерте-акции в Школе драматического искусства, где публика переходила из зала в зал, путешествуя от просветленного барокко к темным смыслам и жестким звучаниям Джачинто Шелси — и обратно. Акция напоминала о конце 80-х и фестивале “Альтернатива”, была и связующая фигура: для исполнения Pranam I Шелси к новосибирцам присоединилась давно уехавшая из России перформанс-артистка Наталия Пшеничникова. Центром акции стало концертное исполнение оперы Перселла “Дидона и Эней”, для участия в которой была приглашена мировая звезда аутентизма — англичанка Эмма Керкби. Прославленная гостья, впрочем, покорила только в заключительном прощании Дидоны. А при всей разнице опыта новосибирцы и присоединившиеся к ним музыканты из столиц вовсе не выглядели по-ученически.

Неукоснительное качество, подвижность и прозрачность продемонстрировал хор “Новые сибирские голоса”, ведомый хормейстером Вячеславом Подъельским. Молодой оркестр Musica aeterna пока на пути к высотам стиля и мастерства, однако Теодору Курентзису удавалось добиться от него отличного звука и характера, а его жест был ясен и доставлял удовольствие глазу.

Верный пониманию искусства как миссии, Курентзис не далек от забот о внешнем успехе. Я не знаю, первое или второе побудило его поставить в финал консерваторского выступления “Светлую печаль” Гии Канчели — произведение, которое должно безотказно действовать на слушателя сочетанием темы “дети — жертвы войны”, самих детей, жалобно поющих и выносящих свечи, минора и оглушающих эффектов большого оркестра. Такого рода печаль Канчели выпускает в немалом количестве, разливая ее в опусы под разными названиями. И если этот трагический гламур искренне нравится Теодору Курентзису, то значит, в чем-то он все же солидарен с рыночным мейнстримом, где Канчели пользуется большим спросом. Остается надеяться, что Куперен, Шелси и Чайковский, вместе с Верди, которого споют сегодня, все же перевесят.