Ведомости / Понедельник 30 мая 2005

Новая вагнеровская работа Мариинки совсем не похожа на “Кольцо нибелунга”, которое московским поклонникам Валерия Гергиева предстоит увидеть в ближайшие дни. Там — волшебная архаика, тут — обыденная современность, через которую сквозит тоскливое дыхание вечности. Почерк режиссера и сценографа Дмитрия Чернякова узнать можно, но его свежая работа — знак качественно нового этапа.

К примеру — в ней нет ничего специфически русского. Раньше, кто бы ни становился героиней Чернякова — русская Феврония, англичанка Энн или эфиопка Аида, — душа ее с истинно русским отречением стремилась взлететь куда-то под колосники. У Изольды — ни национальности, ни души, ни колосников. Над ее головой — низкий потолок каюты: действие, как это было уже у Чернякова в “Похождениях повесы”, заперто в тесных боксах. А внутри — одна любовь, которая ничего, кроме себя, не знает и ни к чему не прилагается.

Приметы нынешнего времени, вплоть до последнего гостиничного полотенца (сценографию вместе с Черняковым разрабатывал Зиновий Марголин), тщательно соблюдены. Повороты либретто и сценические реалии — в тексте “меч”, а в руке пистолет — открыто наплевательски не сочетаются. Однако “Тристан” не только терпит такой подход, но едва ли его не провоцирует. Море, охота, чаши с напитками и король в короне — лишь призраки во владениях любви и смерти. Так и в новой постановке: вполне предсказуемые компаньонка Брангена (звучная Ольга Савова), охранник Курвенал (форсирующий Андрей Спехов) и гуманный мафиози Марк (Михаил Кит — без короны и на этот раз без роскошных басовых нот) — только опознавательные знаки абсолютного пространства.

В этом пространстве на сцене Мариинского театра встречаются он и она, два видавших виды европейца, чьи души — а следовательно, и голоса — вдруг оказываются настроены на необыкновенно яркое созвучие. В последнем акте любовники разделены во времени: умирающий Тристан попадает в прошлое — ретро-мир своих родителей (оба они, как и невозмутимый пастух, играющий на рожке, материализуются на сцене), а замершая среди мертвых тел Изольда остается в настоящем, и смерть не приходит за ней.

Перед исполнительницей роли Изольды стоит снять шляпу: Лариса Гоголевская — редкая русская артистка, в чьем голосе есть настоящие вагнеровские краски, и ей удается выдержать всю тяжелейшую партию. Еще труднее Тристану: Сергей Лядов актерски безупречен и музыкален, но большую часть партии занят экономией сил для отдельных кульминаций, и это слишком заметно. Работа Валерия Гергиева, для кого Вагнер — органичная стихия, очень хороша, но еще не отлилась в завершенную форму. Оркестр Мариинского театра демонстрирует знание вагнеровского дела, а звучит устало — когда валторны вдруг ошибаются раз за разом, этому даже не удивляешься.

Последний аккорд, стихающий к полуночи, подводит общий итог: как любовь Тристана и Изольды, так и постановка вагнеровской оперы потребовали у героев, музыкантов и зрителей полной отдачи сил, чем уравняли искусство с жизнью.