Театральная критикаБах простит16 и 17 июня в московской англиканской церкви св. Андрея прозвучали “Страсти по Матфею – 2000” -- коллективное произведение, сочиненное московскими в основном и петербургскими в частности поэтами и композиторами в честь Иоганна Себастьяна Баха. Премь...music.ru / Воскресенье 18 июня 2000 16 и 17 июня в московской англиканской церкви св. Андрея прозвучали “Страсти по Матфею – 2000” -- коллективное произведение, сочиненное московскими в основном и петербургскими в частности поэтами и композиторами в честь Иоганна Себастьяна Баха. Премьера была включена в годичный фестиваль БАХХХI, проходящий под девизом “С нами Бах!”, и, как и другие его мероприятия, поддержана Культурным центром им. Гете. Автором-составителем Пассиона выступил ведущий московский музыкальный критик Петр Поспелов, а с ним – десяток кураторов и координаторов, нежно опекавших новорожденное дитя многих родителей. Татьяну Гринденко, артистические достижения которой символизируют родственную близость старинной и современной музыки, пригласили на роль музыкального руководителя проекта, отдав в ее распоряжение 136 музыкантов из шести коллективов от джазового квартета до церковного хора.
В буклете “Страстей” приводятся высказывания поэтов-участников о проекте, из которого можно вывести следующий умный и серьезный синопсис: “Ремейк дает возможность современным авторам включиться в фундаментальную структуру Баха и, не пародируя и не травестируя, пытаться понять, что есть Бах, транспонируемый в наше время (Д.А.Пригов). Проект, имеющий все признаки постмодернистского действа, настойчиво и отчаянно от этого открещивается (Псой Короленко). Очень могучий скелет задает сам Бах. Получатся что-то вроде гадания: современные художники узнают свое место в сюжете и построении Баха (Ольга Седакова). Этот проект производит некую пробу: где мы находимся и что мы можем сделать? Здесь все объединяются и находятся в состоянии проверяемости (Геннадий Айги)”. Другими словами, память жанра помогает создать собирательный портрет художника нашего времени. Однако то, что за всей этой игрой что-то есть, дано было ощутить лишь как послевкусие. Для начала же пассион был занятным и забавным.
В игре оказалось несколько уровней. Как и у Баха, гигантский цикл строился на перепадах простого и сложного. Прочный фундамент образовали девять хоралов – новые тексты-комментарии к соответствующим моментам в Евангелии от Матфея. Хору и “пастве”-публике предлагалось распевать их на мелодии, известные всем: от песни “Славное море, священный Байкал” до “Сурка” и “Вечернего звона” -- ровно также все поголовно прихожане св. Фомы знали лютеровские хоралы. Вирши к ним больше всего похожие на хорошие газетные тексты, въедливо, ехидно и беспринципно, хоть и в рифму, толкующие про Иуду, Пилата и проч. И хотя пелось под сводами церкви с некоторым смутным беспокойством, кажется, что главная сила этих стихов не в их наглости, а в точности образов и лиризме. Что справедливо по отношению ко всему корпусу строк, собранных с пятнадцати поэтов “по нитке”. Они порой конфликтовали друг с другом и словарем, тоном, но в результате создали эффект сильно и верно сказанного Слова. Индикатором может служить видеовставка, в которой двое самых культовых авторов “Страстей” Пригов и Рубинштейн изображают лжесвидетелей. Вроде бы, дурака люди валяют. Но действуют их двоящиеся бороды и очки, утрированная мимика, вопли и бормотание, как мощный драматический жест.
Музыкальный ряд выстроился так, что простое/сложное, консонантное/диссонантное, стилизованное/современное постоянно сталкивалось и мерцало. Что и скрепляло драматургию. В этих сопоставлениях теряла смысл оценка “плохого”/“хорошего”, как бы ни были семнадцать авторов непохожи и не равны. Центром симметрии служили речитативы Вячеслава Гайворонского – заунывные ламентации для терпкого фольклорного голоса (Сергей Старостин -- Евангелист) и академического баса (Михаил Давыдов -- Иисус) в нарядном оформлении трубы, аккордеона, флейты и контрабаса. А по пути от одной евангельской строфы до другой “Страсти” кидало из крайности в крайность. Юрий Ханонъ поучаствовал громким обманчиво-ортодоксальным хором, мутный пафос которого теряется за давно уже сплетенной автором чадрой обманов и подтекстов. А Алексей Айги внес исполненную честного спортивного азарта токкату “Нетерпимость” с электричеством, горловыми возгласами тувинской певицы Саинхо и мельтешащими ретро-кинокадрами. Владимир Мартынов сочинил гедонистический “Послеполуденный сон Баха”, Владимир Николаев – арию-наваждение, исполняемую болезненным задыхающимся Sprechstimme. Стилевой водоворот, в который превратилась партитура, было не только слышно, но и видно. В алтаре -- на сцене поместились струнники Opus posth, хор “Сирин”, капелла мальчиков Марии Струве, квартет Гайворонского и певцы-солисты. Вверху – ударники Марка Пекарского и хор музея “Московский Кремль”. Тутти давались трудно, но и обнажение каждой детали странной тембровой мозаики оказывалось драматичным. Временами тембр брал верх над материалом, и тогда слитное барочное пение струнных, или “мусоргские” колокольные взрывы, или холодная сталь в теноре Федора Леднева выступали из звукового месива, обозначая кульминации.
Первое представление прошло со сбоями: исполнителям не хватило репетиционного времени, а электрооборудованию, которое вырубилось на третьем часу музыки – выносливости. Второе было уже на порядок благополучнее, и, как представляется, есть смысл совершенствовать и дальше. Несмотря на приуроченность “Страстей” (В 2000-й -- год 250-летия со дня смерти Баха), по всем признакам это не разовая дорогостоящая акция, а сильный художественный текст, имеющий право на проживание во времени. Он не письмен и не устен,
он не плох и не хорош, он не весел, не весел и не грустен, ни на что он не похож. Страсти по Матфею–2000, Хорал I Современные русские композиторы: Алексей Айги, Иван Великанов, Александр Вустин, Вячеслав Гайворонский, Андрей Дойников, Сергей Загний, Павел Карманов, Алексей Ларин, Владимир Мартынов, Владимир Николаев, ТПО Композитор, Борис Филановский, Юрий Ханин, Дмитрий Чеглаков, Алексей Шульгин, Александр Щетинский, Ираида Юсупова |