Ведомости / Четверг 09 июня 2005

Петр Поспелов, Елена Черемных

Нижний порог конкурса — 23 года. Верхний — не ограничен. Из 30 с лишним участников конкурса, прошедших предварительный отбор, есть один участник 58 лет. Это всемирно известный пианист Вадим Сахаров, который выступает на Зальцбургском фестивале и сам дает мастер-классы в престижных школах Европы. Есть несколько тех, кому за 40. Один из них — 44-летний венгр Балаш Соколаи. Интересно, что его имя встречается в дневниках Святослава Рихтера, любившего пунктуально отмечать в тетради все прослушанные им записи. Прочие участники конкурса — в основном 30-летние. Среди них немало знакомых имен. Если брать только наших, это Петр Лаул, Вадим Руденко, Яков Кацнельсон, Сергей Кудряков, Эльдар Небольсин — все активно концертирующие пианисты. То же можно сказать об их соперниках из Европы, Азии и Америки. Возможно, именно зрелым музыкантам импонируют условия конкурса: обязательные пункты его программы трактуются предельно свободно — фактически каждый выбирает репертуар по собственному вкусу.

Успех любого конкурса — это ангажементы, сыплющиеся на его лауреатов. Возможно, на заключительном концерте 26 июня в Большом зале консерватории явится созвездие тех, кому предстоит новый виток карьеры. А в преддверии конкурса “Ведомости” побеседовали с членом его жюри, пианистом и фортепианным педагогом Дмитрием Башкировым.

— Между прочим, сам Рихтер начинал с конкурса. Если бы он сказал: нет, на конкурсах я не играю. Но он же этого не говорил. Что касается меня, я, например, терпеть не могу конкурсы и принимаю их как неизбежное зло. Но я не готов отказаться от такой возможности, как Конкурс Рихтера. Если мы откроем 3-4 пианистов, которые сыграют программу каждый в своей манере, аргументировав свою преданность ей, — это уже будет замечательно. Мы же не ищем музыкантов, которые, упаси Господь, будут пытаться играть как маленькие Рихтеры.

— Знаете, привлекает. Хотя бы потому, что на конкурсе решили отказаться от председателя жюри. Когда есть председатель, это напоминает что-то правительственное. Или прокурорское. А здесь всем нам доверяют одинаково и всех нас уважают одинаково. Может быть, любят по-разному, но уважают одинаково.

— Она сама по себе нормальная. Не такая, когда навязывают обязательный минимум, слушая который сойдешь с ума. Я так понимаю: рихтеровский конкурс дает возможность заявить о себе не совсем зеленым, а “порозовевшим” исполнителям, которые в силу субъективных и объективных причин не смогли пробиться. Конкурс рассчитан на музыкантов, которые что-то уже понимают в музыке.

— Есть фактор генетический. Это если в человеке уже какая-то культурная основа заложена. Есть то, что сопутствует человеку первые 10 лет занятий музыкой. Помню, я ужаснулся, услыхав мнение одного профессора — мол, в консерватории студентов надо правильно научить играть на рояле, а потом пусть развивают свою индивидуальность. Я-то всегда думал, что техника — одно из условий музыкальности, а никак не наоборот. Ну и еще я назвал бы важный фактор: интуиция. Всегда привожу такой пример: старики, которые учились в Киеве с Владимиром Горовицем, говорили мне: “Он же никогда не ходил в Сократах, но иные сочинения играл так, что просто не понять, откуда что берется”.

— Несколько поколений советских, российских музыкантов выросли под мощнейшим культурным влиянием Рихтера. Конкурс — как бы напоминание о Рихтере и живой росток.

— Трудный вопрос. Он ничего такого не создал неподвижного, чтобы это можно было выразить в определенных словах. Это была такая магия. Харизма. Рихтер заставлял погружаться в свой мир, иногда даже через слушательское “не хочу”. Он жаждал достичь недостижимого, понимая, что художественного абсолюта нет. Но никогда не изменял своему пути. В 1995-м во время последнего турне по Испании на концерте в Саламанке я увидел то, чего никогда теперь уже не забуду: Рихтер начал сонату Бетховена, “свалял” пассаж такте в пятом, остановился, осмотрелся растерянно и повторил все с начала, даже с какой-то яростью выиграв этот пассаж. Это было его “я смогу”, когда он был физически уже очень уязвим. Но это “я смогу” было с ним всю жизнь.

— Когда мне говорят “универсальный” музыкант, я — против. Да, Рихтер играл все. Но разве это значит, что все стили и авторы были ему одинаково близки, а результат был всегда и только потрясающий? Нет, это не так. Универсалы, по-моему, не самые интересные личности. Когда человек одарен во всем одинаково, мне от этого скучно. Вы же знаете, Рихтер, например, любил сонаты Гайдна сильнее моцартовских. Но он всегда подавал это через свое Я, словно допускал свое право на непонимание чего-то в музыке. Он был честный. Честный до категоричности. Ошибка нашего времени состоит в том, что мы пытаемся отделить сферу искусства от всего остального. Как будто искусство — это башня из слоновой кости. А вот Рихтер, мне кажется, понимал, насколько все неотделимо. Потому и шел своим путем честно, невзирая на конъюнктурную ситуацию.

— Наверное, жизнь. Она стала менее штучная. Возник огромный пласт культуры, который нравится большинству, большинством и диктуется. А я бы напомнил, что даже в советские годы культуру определяло меньшинство. Я совсем не льщу себе мыслью, что даже рихтеровский конкурс способен поменять ситуацию. Мы все равно меньшинство, и никуда нам от этого не деться.

В финале конкурса участникам будет аккомпанировать Большой симфонический оркестр (БСО) им. П. И. Чайковского. Этот оркестр берется сыграть любой из 34 фортепианных концертов, предложенных на выбор конкурсантам. Во время конкурсных баталий художественный руководитель оркестра Владимир Федосеев будет находиться в Цюрихе, где дирижирует оперой “Царская невеста”. Но через газету “Ведомости” маэстро пожелал новой инициативе удачи.

— Мы давно должны были учредить конкурс, посвященный Святославу Рихтеру. Такая фигура не должна надолго исчезнуть из памяти. Я последнее время много видел на Западе передач, посвященных Рихтеру, и подумал — как же они всегда нас опережают с нашими же солистами… Когда такие глыбы уходят и мы их забываем, это печально. Может быть, конкурс вновь притянет внимание к его имени.

— Я, к сожалению, с ним мало встречался. Но однажды он изъявил желание продирижировать нашим оркестром.

— Вот видите, он захотел продирижировать оперой “Франческа да Римини” Рахманинова. Ну я все приготовил, оркестр ждал этой встречи. И!.. В последний момент он позвонил, извинился и отменил. Это был замечательный эпизод. Я проникся к нему полным уважением. Я думаю, он смог бы продирижировать. Но он, как честный художник, что называется, вовремя отказался.

— Он был примером жертвенного служения искусству. Сейчас такое редко встретишь. Есть много молодых пианистов, их имя быстро делается известным, а спустя несколько лет становится понятно, что в лучшем случае это чисто, технично…

— Конкурсов много всяких. Наш Конкурс Чайковского, к сожалению, теряет силы. Не знаю причин, почему это так. Но на последнем Конкурсе Чайковского уровень участников был слабый. Может быть, как раз рихтеровский конкурс поднимет уровень.

— Да, я считаю это правильным. В юности можно играть все ноты, но, чтобы исполнять концерты Брамса или Бетховена, нужен некий опыт жизни. То же и в дирижировании: можно и в 10 лет промахать Девятую симфонию Бетховена, но только промахать. Хотя бывают исключения…

— Или как Евгений Кисин. А к 23 годам человек сложен, видно и музыкальное его лицо, и то, что он может делать дальше.

— И это правильно. Пусть каждый выбирает. Художник бывает всеяден, но это редко. Пусть он хорошо играет только Бетховена или считается “брамсистом”, это уже неплохо.

— Он замечательно играл Прокофьева. И Шуберта — как не могут западные пианисты. Такого масштаба личности у нас нет и не будет.

— Через пару-тройку поколений. У меня есть ощущение кожей, что молодежь постепенно подрастает. Но сейчас — отдыхает природа…