Ведомости / Понедельник 12 декабря 2005

Прокофьев написал оперу, которая велика и беспорядочна, как сама Россия. Она сильна и слаба одновременно, она раскидывается могучей мыслью и не может сама себя ею охватить. Сам автор, подобно государственному деятелю, не знал, как распорядиться собственными богатствами, — и это Прокофьев, с его практичностью и рационализмом! Что же говорить об исполнителях и постановщиках, которых утопические масштабы полотна обрекают на его кройку и редактуру? Без большой внутренней идеи не дотянуться ни до высокого патриотизма, ни до проникновенной человечности, которыми полны страницы этой оперы.

Гадать, как бы все сложилось под управлением Мстислава Ростроповича, не ретируйся вдохновитель всей затеи столь вовремя? Ростроповича принято уважать за многие заслуги перед музыкой, но именно в дирижерской профессии Ведерников подкован лучше. Только мог ли Ведерников вложить свое художественное послание в замысел, не ему принадлежавший? Едва ли. Но машина Большого театра сработала. Ведерников провел премьеру четко и ясно, обеспечив звучанию нужный пафос (военные хоры) и необходимую тонкость (галлюцинаторная лирика в сцене Наташи с умирающим князем Андреем). Хор спел на совесть, оркестр, не всегда приглаженный, тоже не ударил в грязь лицом. Ансамбли получились. Баланс — не всегда, оркестра было многовато, и приятные, но слабые голоса князя Андрея (Андрей Григорьев) и Анатоля (Всеволод Гривнов) за ним пропадали. Лучше прозвучали свежие голоса Наташи (дебютантка Екатерина Щербаченко) и Сони (Маргарита Мамсирова). В силовом режиме отработал партию Пьер Безухов (Роман Муравицкий). Раскатистым басом впечатлял Кутузов (Паата Бурчуладзе), а самый яркий сольный концерт принадлежал Наполеону (Борис Стаценко). Впечатление от солистов в целом — так мог бы петь второй состав.

Постановщики оперы, доставшиеся в наследство от Ростроповича, имели одну-единственную концепцию — разместить прорву народа на небольшом пространстве Новой сцены Большого театра. Невзрачная конструкция Александра Боровского напоминает барак, уставленный двухъярусными железными кроватями с голыми пружинами, и загораживает перспективу сцены, заставляя действие разворачиваться в горизонтальной плоскости. Мизансцены Ивана Поповски — типовые и часто неловкие. Танцы Екатерины Мироновой похожи на среднестатистические танцы в Большом театре. Заслуживает уважения работа художника по костюмам Ангелины Атлагич — хотя бы в силу количества персонажей.

Так есть ли в новой постановке театра какой-либо смысл? Хоть что-нибудь сказано о России, о человеке, о войне или мире? Увы, ничего этого не найдешь при самом тщательном рассмотрении. Успеха спектаклю не предскажешь. Это ровно тот случай, когда говорят: нечего было и затевать — но Большому театру не все приходится делать по своей воле. Во всем, конечно, есть плюсы: о спектакле можно поскорее забыть и выпустить новую “Войну и мир” — уже не на Новой сцене, чья атмосфера к державно-патриотическим чувствам не располагает, а как следует, на основной, с пушками и знаменами. К примеру, к 2012 году. Ничего не потеряно. Как советовал Кутузов, “терпение и время”.