Русский Телеграф / Четверг 28 мая 1998

Большой театр показал последнюю в этом году премьеру. Согласимся считать ее именно премьерой, хотя комическую оперу Джованни Паизиэлло "Прекрасная мельничиха" Большой давал в 1986 году, по случаю 200-летия написания одного из самых успешных шлягеров XVIII века. Теперь оперу поставили заново -- во-первых, по случаю 200-летия ее первого исполнения в России, во-вторых, чтобы пополнить репертуар камерной оперой в преддверии грядущего переезда из основного здания в филиал, в-третьих, ради Зураба Соткилавы, чье участие в премьере было названо бенефисом артиста.

Премьере предшествовала длинная цепь отмен и скандалов; последний случился на генеральной репетиции, итогом которой стали изгнание музыкального руководителя постановки -- виолончелиста Александра Рудина, в последнее время активно рекомендующего себя в качестве дирижера, -- и отмена первого премьерного спектакля. Думаю, что естественным кандидатом на оперу Паизиэлло был бы нынешний главный дирижер оркестра Петер Феранец, -- с музыкой XVIII века он обращаться умеет, о чем свидетельствовала его "Свадьба Фигаро"; но контракт Феранеца в театре заканчивается, и новых премьер ему больше не поручают. Во спасение ситуации за пульт стал руководитель духовой банды Большого Владимир Андропов -- так бывает в футболе, когда кончаются все вратари и в ворота ставят полевого игрока.

Получив в распоряжение столь неукоснительно точного водителя, оркестр собрался и показал нечто весьма приближенное к изящному камерному стилю; хочется отметить группу деревянных духовых, у которых скрипки могли бы поучиться классической дисциплине. Что касается певцов, большинство из них отнеслись к дирижерской палочке с непростительным пренебрежением.

Кроме маститого Соткилавы, в спектакле не было никого из первых солистов труппы -- очевидно, жанр бенефиса именно этого и требовал. Плутовка-крестьянка в исполнении молодой певицы О. Ломовой была не более чем мила, ее партнеры тоже не излучали должного буффонного блеска. Исключением стал бас В. Почапский, певший своего хромого влюбленного вояку всегда точно и достаточно гибко. Не исключением был сам Зураб Соткилава в роли старого ловеласа: из уст бенефицианта, увы, редко выходило что-либо похожее на пение. Содержанием бенефиса стала скороговорка и борьба с колоратурами; оставалось лишь признать за умудренным артистом умение подавать залу все малейшие выигрышные детали, будь то смешная реплика или комические пробежки по сцене. Но публика ждала итальянских чудес, в чем была совершенно права, -- и вдруг, в один прекрасный миг, Соткилава перешел на итальянский и выудил из партии одну настоящую звучную и мягкую теноровую ноту. Однако продолжения не последовало.

Следует подчеркнуть, что "Прекрасная мельничиха" шла в переводе. И русский текст, сделанный И. Бекетовой и режиссером постановки Г. Геловани, был сам по себе очень хорош. С другой стороны, теперь, когда Большой театр уже прочно встал на тропу пения в оригинале, этот аспект постановки только усиливал общее впечатление -- спектакль идет на сцене Большого по ошибке. Он, наверное, украсил бы сцену учебной оперной студии, но не более.

Забавные детали в постановке Георгия Геловани порой попадались, хотя на целую оперу-буфф их было слишком мало. Утешало приятное оформление (сценография Натальи Нестеровой, костюмы Татьяны Бархиной), лишенное дорогой помпезности.

Ажурный стиль XVIII века, безусловно, требует от театра особых усилий, но вспомним, что Большой предпринял их, когда три года назад выпустил "Свадьбу Фигаро" Моцарта. И та работа получилась очень шероховатой, но все-таки в ней была сделана попытка собрать мобильные ансамбли, поучиться сценическому изяществу, обрести под величественными сводами Большого стилистически верное пение и оркестровый звук. Новая работа, к сожалению, -- шаг назад.

ПОДПИСЬ:

"Прекрасная мельничиха" Дж. Паизиэлло в Большом театре. Барон Каллоандро -- З. Соткилава, баронесса Эуджения -- И. Рубцова, дворянин Луиджино -- С. Мавнуков, нотариус Пистофоло -- В. Почапский