Русский Телеграф / Суббота 11 апреля 1998

Исторический визит оперы Мариинского театра в столицу не вызывает у московской публики такого ажиотажа, как недавние аналогичные гастроли Мариинского балета: к семи часам вечера у дверей Большого театра остается лишь печальная горстка спекулянтов, не сумевших продать свои билеты. Приходится сделать вывод, что балетные примы Мариинки в короткое время добились много более громкой московской славы, чем давно любимый столицей Валерий Гергиев. К тому же балет был и остается лучшим, нежели опера, фоном для светской жизни. А возможно, дело и в том, что политическая элита, недавно задававшая моду на Мариинский балет, теперь занята более насущными делами.

Однако отступать Гергиеву и его труппе некуда, и опера Мариинского театра подвергает Москву тотальной и непрерывающейся бомбовой атаке. Если в это же время Большой театр в Питере порой дает между спектаклями день отдыха, то Москва не знает пощады. И если в Питере за пультом меняют друг друга три дирижера Большого, то в Москве исключена даже сама мысль о том, что Гергиева можно кем-то заменить. Такой график давно является важнейшим компонентом гергиевского имиджа; и, видимо, это важнее, чем закономерные последствия. За великолепный уровень, достигнутый труппой в двух представлениях "Летучего голландца" Вагнера (см. "Русский Телеграф" за минувший вторник), наступила неизбежная расплата в виде пятичасового мытарства над слушателем под названием "Хованщина". Последовавший на следующий день гала-концерт длился тоже пять часов, из них мытарства было часа четыре. И лишь "Катерина Измайлова" немного вывела доверчивую Москву из глубокого нокаута.

"Хованщина" как спектакль ничем не хуже других -- помня о том, как вообще трудно театру с этой оперой, нужно отдать должное Леониду Баратову и Федору Федоровскому, сумевшим в 40-е годы сделать спектакль столь добротный, что ему оказались нипочем ни годы, ни даже замена редакции Римского-Корсакова на редакцию Шостаковича. Набей эту постановку певцами-звездами, посади хороший оркестр -- и русская историческая трагедия готова. Однако в исполнении оказалось не больше порядка, чем в проклятой русской истории. Лишь проблесками напоминал самого себя прекрасный Мариинский оркестр, как всегда бывает, когда центральная власть оказывается не в силах управлять ситуацией: жирные, расползающиеся басы, грохочущая медь, неаккуратные вступления. Поняв, что дирижерская палочка в этот день им не помогает, певцы стали перебивать инициативу у маэстро и друг у друга: Владимир Огновенко в роли Хованского-старшего старался перепеть всё вокруг (и на следующий день осип), Константин Плужников (Подъячий) проглотил все слова и прожевал все ноты, Гегам Григорян (Голицын) пропал, Юрий Марусин (князь Андрей) словно и вовсе не появлялся, Сусанна (Лариса Гоголевская) голосила как ошпаренная, а Михаил Кит (Досифей) и Лариса Дядькова (Марфа) удирали от оркестра как могли. Если добавить к этому блеклых персидок (неужели это тоже Мариинский балет?), то картина утратит окончательную отраду. Единственным, кто вел себя так, словно ничего не произошло, был Шакловитый: Николай Путилин пел так же ярко, дисциплинированно и точно, как в "Голландце".

Гала-концерт. В прошлом году, по приглашению добрых людей, я был на праздновании 70-летия Ростроповича в Баку. Не могу забыть кавказских пиршеств, тянувшихся благословенными часами: нехорошо вспоминать в пост, но одни только мясные блюда шли друг за другом, словно стремясь исчерпать всю антологию кулинарии за одно застолье. По подобному же принципу был организован гала-концерт солистов и хора Мариинского театра. В первом отделении шли фрагменты из французских опер, во втором -- пространнейшие сцены из русских ("Китеж", "Борис", "Садко", "Мазепа", "Князь Игорь"), а ближе к полуночи началось третье, итальянское отделение. "Да, концерт был длинным, -- сказал потом Гергиев на пресс-конференции, -- но те, кто досидел до конца, остались вознаграждены". Верно. В ариях и дуэтах Доницетти, Россини и Верди показали итальянский шик сопрано Анна Нетребко, меццо Лариса Дядькова, тенор Гегам Григорян и особенно баритон Василий Герелло (судя по всему, готовящаяся премьера "Силы судьбы" имеет шансы на успех). Дивно солировал кларнет, а Гергиев выдал в марше и хорах из "Аиды" истинно театральный блеск. Из русских фрагментов на достойном уровне прошел лишь "Китеж" (в первую очередь благодаря лидерам труппы -- Николаю Путилину и Геннадию Беззубенкову), не считая "Сечи при Керженце", сыгранной синтезаторным звуком. И для Дядьковой "Мазепа" оказался много удачнее "Хованщины". Во всем остальном либо хорошие певцы имели не больше поддержки от дирижера, чем накануне в "Хованщине", либо приходилось подолгу внимать искусству тех, кто почему-то называется тенорами, -- Юрия Марусина и Константина Плужникова. А такой халтурной увертюры к "Кармен", как та, что открывала гала, я не слышал никогда.

Ростроповича я вспомнил выше не случайно. В двух работах Гергиев должен был выдержать с ним на московской сцене неизбежное сравнение. Никто не считает Ростроповича большим дирижером, но его премьерная "Хованщина" (с теми же Дядьковой и Огновенко) была продуктом любовной и тщательной выделки (другое дело, чем она стала в Большом театре потом). В "Катерине Измайловой" Гергиев, безусловно, выиграл -- если не брать в расчет то, что они дирижировали разными редакциями оперы Шостаковича.

"Катерина Измайлова" началась с того, что бас Сергей Алексашкин оказался на сцене, мягко говоря, не в форме и был прямо по ходу действия спешно заменен на все того же Геннадия Беззубенкова. Вместе с ним и с Ларисой Шевченко (певшей крупно и статно, намного превосходя саму себя в боннской любимовской "Пиковой даме") спектакль постепенно завоевывал доверие публики -- несмотря на то, что красавца Сережу опять изображали теноровые остатки Юрия Марусина. Выразительные деревянные створы Георгия Цыпина гремели в антрактах -- но неплохо уже то, что это мешало слушать, ибо оркестр в этот вечер был хорош. Второй акт стал подарком -- ни разу еще на текущих гастролях режиссура так не соответствовала музыкальной и драматической форме, как в этой традиционной, но умной разработке Ирины Молостовой. Итак, казнь пока отменена, и остается надежда, что "Парсифаль" и "Огненный ангел" предстанут перед Москвой в том виде, в каком составили славу последних лет Мариинской оперы.