Русский Телеграф / Воскресенье 23 ноября 1997

Уделять внимание протокольному по сути и форме мероприятию (концерту в честь 300-летия Великого Посольства Петра I в Голландию) не было бы совсем никакого смысла, если бы не редкая попытка изобретения концептуально красивой программы.

В целях превращения вялого протокола в изящно структурированный, эмоционально приятный текст были раскопаны мало звучавшие или вовсе не известные сочинения, каждое из которых посвящено буйному русскому правителю. В музыке -- не только русской, но и европейской -- этот деятель оставил, кажется, не меньший след (разве только нигде ничего не прорубил, что уже отрадно), чем в устроении быта, нравов и географии. В образе "Саардамского бургомистра" Петр вдохновил Гаэтано Доницетти на одноименную оперу (известную также под титулом "Петр Великий, царь русский, или Ливонский плотник"), в образе "Медного всадника" -- Рейнгольда Глиэра на балет. Он заинтриговал мастера немецкого зингшпиля Альберта Лорцинга. К его двухсотому дню рождения Чайковский написал кантату на слова Полонского, без особого повода Джакомо Мейербер сочинил оперу "Северная звезда", а наш современник петербуржец Андрей Петров -- вокально-симфонические фрески "Петр Первый". Что касается Торжественной увертюры Татьяны Кажаевой -- здесь случай особый. Новое время может пока похвастать только двумя случаями, когда русские оркестры заказывали новые сочинения. Так что Торжественная увертюра Кажаевой, заказанная плетневским оркестром, отнимает лавры уникальности у недавней премьеры гимнического опуса Пендерецкого, написанной по просьбе оркестра "ТВ-6". Стоит отметить жанровое сходство обоих заказов: при том, что Торжественная увертюра Кажаевой не столь громоподобна, интереснее в структурном отношении, изобретательнее в тембровом, и с равнодушным профессионализмом Пендерецкого не имеет ничего общего, очевидно, что в симфонической музыке наступило время гимнических жанров, лапидарных структур, фресковой проработки, позитивной краски и отчетливой смысловой однозначности.

Прямолинейность череды гимнических форм в концерте имени Петра Первого была затушевана лишь дважды -- комической увертюрой из оперы Альберта Лорцинга "Царь плотник, или Два Петра", с ее мягким очарованием нежных тем и грубоватой упругостью танцевальных каденций, и виртуозной арией из "Саардамского бургомистра" Доницетти, которая, впрочем, не составила образного контраста (поскольку была эйфорически празднична). К тому же Мария Масхулия откровенно фальшивила, так что первое исполнение не оказалось удачным.

В результате репертуарных изысканий программа могла оказаться похожей на выставку редкостей (скажем, подарков императорской фамилии), какие удивляют пестротой, разнообразием стиля, габаритов и качества, предметы в которых объединяет лишь принадлежность одному дому. Однако больше напомнила извлеченные с пыльного чердака ошметки былой роскоши -- серебренная ложка (только почистить -- и будет как новая), столик без ножки (можно приделать -- будет, как старый) и шланг от несуществующего пылесоса (можно, конечно, купить пылесос). Впрочем, этот печальный эффект был вызван уже не особенностями программы, но качеством исполнения.

У начинающего дирижера Сергея Стадлера, больше известного в качестве скрипача, обнаружились умение строить крупную фразу, находить органичные темпы и вопиющее неумение точно показать вступление, не говоря уже о детализации внутри формы. Всякий торжественный гимн в этой программе начинался с печальной невнятицы, оркестровый аккомпанемент к арии будто подбирался на ходу, а соло флейты вообще прозвучало в отдельном от всего оркестра ритмическом режиме. В увертюре Лорцинга, где состав оркестра поменьше, Стадлер явно чувствовал себя увереннее, но, сумев придать пластичность фразировке, не добился от струнных артикуляции. Крупные формы Кантаты Чайковского и фресок Андрея Петрова (сочинения трогательного своей наивностью и близостью очевидному прототипу -- прокофьевскому "Александру Невскому") дирижер вез уныло и важно, как обоз за храбрым войском. Финал спасал молодой Дмитрий Степанович -- с огромным голосом, очаровательно суровый, мастерски отыгравший эпичность и формальность сочинения.

Сбалансированное звучание и чистота строя оркестра показались совершенно бесцельными добродетелями. С такой выдающейся степенью автоматизма мало что и когда играется. Другой вопрос, стоит ли вообще играть тематические программы целиком гимнического толка. Непонятно, где взять такое количество вдохновенности. Или, может быть, пышный расцвет торжественных жанров никак не зависит от возможности-невозможности их качественного исполнения.

Подпись к фото:

И снова Дмитрий Степанович -- рыцарь эпичного образа