Русский Телеграф / Среда 12 ноября 1997

Петр Поспелов, Мария Бабалова

Не было еще в этом сезоне концерта, столь много обещавшего и столь сильно разочаровавшего. Кто виноват в этом -- мирового класса певцы, оказавшиеся в этот день не в лучшей вокальной форме? Или организаторы концерта, выпустившие на сцену в роли конферансье некоего господина, не умеющего правильно произнести ни название театра "Метрополитен Опера", ни даже фамилию "Лейферкус"? Или программа, где трафаретно чередовались арии и дуэты из итальянских опер, где герои страдали, а причины их страданий были выброшены за ненадобностью? Марк Эрмлер, дирижировавший оркестром филармонии, словно давно оставив все надежды на результат? Музыканты оркестра, наверное ведь не безухие? Или государство, которое содержит оркестр филармонии в такой постыдной форме, что выпускать его на сцену Большого зала консерватории становится просто неприлично? Или массовый вкус, порой не требующий от оперного жанра ничего, кроме эффектных нот и соблюдения дежурных канонов?

Третий концерт из цикла "Золотые голоса мира в Москве" (прежде в нем выступали Ольга Бородина и Галина Горчакова) представил нам солиста "Ковент-Гарден" Сергея Лейферкуса, солистку "Метрополитен Опера" Априле Милло и оперу в худшем понимании -- лишенную логики канитель шлягерных номеров, наполненную дрожащими, вибрирующими верхами у сопрано, пустым актерством у баритона, бессмысленными овациями все принимающей публики. Справедливости ради скажем, что Лейферкус, до обидного плохо начавший концерт, к концу выправился и даже стал самим собой в Монологе Яго. Его партнерша, по-американски пылкая и прямодушная, между тем, пела все громче и все хуже. Не получилось. Поэтому, вместо того чтобы подробно разбирать концерт, предоставим слово самим певцам. Сомневаться в их классе все же не приходится, и, уверен, меломанам других стран еще повезет насладиться лучшими проявлениями их искусства.

М.Б.Господин Лейферкус, на сегодняшний день Вы, возможно, самый универсальный баритон мира. Скажите, как Вам удалось добраться до оперной вершины, не защитив себя эксклюзивным контрактом? (В интервью "Русскому Телеграфу" певица Галина Горчакова назвала свой эксклюзивный контракт "золотой клеткой".)

С.Л.Мне несколько раз предлагали заключить эксклюзивный контракт. Но я не хочу заточать себя в жесткие условия чужих желаний, не люблю быть рабом. Для меня существуют другие возможности сделать карьеру. Именно отсутствие эксклюзивности во взаимоотношениях со звукозаписывающими фирмами помогло мне сделать практически на всех крупных фирмах мира массу разных записей. У меня сейчас 31 компакт-диск.

М.Б. Ваша репертуарная универсальность -- это Ваше "противоядие" эксклюзивам или поиск творческих возможностей?

С.Л. Прежде всего, поиск. У меня нет уверенности, что я могу все. И никто не может "все". У каждого есть какая-то своя линия репертуара.

М.Б.Тем не менее Ваш репертуар очень многообразен. Полезно ли это голосу? Ведь французы, итальянцы, немцы требуют различной "анатомии вокала"?

С.Л. Это правда. И буду откровенен, я не знаю, сколько мне еще осталось петь. Но у меня все полностью распланировано до 2000 года. Я считаю человека многогранным созданием. И очень многое зависит от того, сколько времени ты тратишь на подготовительный период. Если ты начинаешь лениться, то постепенно становишься певцом "узких рамок". Так проще: не надо нанимать педагогов, пианистов, читать литературу, слушать записи. Но правильно ли это?

М.Б. Случается ли, что к моменту исполнения контрактных обязательств Ваши репертуарные предпочтения устаревают и совсем не хочется выходить на сцену?

С.Л. Я называю человека "биологическим компьютером". Программа, которую мы закладываем в себя, способна работать долго, если мы того хотим. И только тогда я подхожу к предстоящему спектаклю как к кульминации своего сегодняшнего дня. Ведь нас никто не заставляет подписывать контракты "из-под палки". Соглашаясь на тот или иной спектакль, я прежде всего рассматриваю его как элемент своего творческого роста на будущее.

М.Б. Господин Случай часто догоняет Вашу мечту или он не поспевает за ней?

С.Л. Сейчас я лечу в Англию петь Яго в серии спектаклей "Отелло". А с самого начала, когда эти спектакли планировались без меня, я думал: "Ну почему же они меня не позвали?" Хотя мне грех жаловаться. Я много пою на сцене "Ковент-Гарден". Но "Отелло" -- один из самых любимых моих спектаклей, и господин Случай предоставил мне возможность спеть его еще. Но трудно сказать, что будет дальше: жизнь постоянно преподносит сюрпризы.

М.Б. Вы не опасаетесь, что "Ковент-Гарден", только что объявивший себя банкротом, не выполнит перед Вами своих контрактных обязательств?

С.Л. Нет. "Ковент-Гарден", прежде всего, просто уходит от выплаты своих долгов. Кроме того, солисты хорошо защищены очень сильным профсоюзом, который умеет отстаивать наши права. В этом сезоне я спел в "Ковент-Гарден" уже четыре постановки. И вот сейчас будет пятая. Как сложится следующий год? В плане стоит "Парсифаль". А сколько дней проведу в Англии, не знаю. Но моей родиной остается Россия.

М.Б. С 1993 года, когда Вы сделали в Мариинском театре партию Рупрехта в "Огненном ангеле" Прокофьева, у Вас нет абсолютно никаких творческих контактов с родным Петербургом, где Вы начинали.

С.Л. Многие причины встали на пути моего возвращения в Кировский театр, и, к сожалению, у меня с ним не связано никаких планов. В данный момент он практически отошел от репертуара, в котором я мог быть занят, и планирует свою работу не на несколько сезонов вперед, а только на ближайшие месяцы. Поэтому трудно реально с ним взаимодействовать. Валерий Гергиев не проявляет инициатив. Ему, очевидно, тоже трудно отталкиваться от моего личного расписания.

М.Б. А Большой театр Вас не зовет?

С.Л. За дни, проведенные в Москве, я получил несколько сообщений от Владимира Васильева, на которые обязательно попытаюсь ответить. К тому же сейчас ведутся переговоры о переговорах. Дело в том, что у меня есть миссия посланника: Хьюстон проявляет заинтересованность в совместной постановке с Большим театром "Демона" Рубинштейна.

М.Б. Почему для своего московского выступления Вы выбрали именно Априле Милло -- это лучшая Ваша партнерша-сопрано?

С.Л. Одна из самых лучших. С ней всегда очень надежно чувствуешь себя на сцене. Знаете, быть дивой очень трудно. Нужно игнорировать все закулисные интриги, и она это умеет. О женщине разговоров всегда больше. Женский характер предполагает большую эмоциональность и всплески поведения. Мужчины ведут себя немного спокойнее в оперном закулисье. Но самое главное, она очень хорошая и талантливая певица. Она как-то сказала мне, что очень хотела бы побывать в России, что у нее русские корни, хотя она не говорит по-русски. Отчасти так и родилась идея дуэтного концерта.

М.Б. Мисс Милло, что значит для Вас, певицы, которая объездила полмира, первый приезд в Россию?

А.М. Это как первое свидание, когда вы друг друга внимательно рассматриваете, пытаетесь понять, хотите показаться с лучшей стороны, красоткой. Моя мама была сиротой, которую воспитала русская женщина. И я посвящаю этот концерт памяти моей русской бабушки. Главное -- помнить, что ты поешь ради людей. Если говоришь от сердца и это доходит до сердца адресата, то тогда вы получаете следующее свидание.

М.Б. На чем основано Ваше желание сфокусироваться в основном на вердиевском репертуаре?

А.М. Люди сегодня очень разбрасываются. Я предпочитаю петь то, что лучше у меня получается, нежели хвататься за все подряд. Однако Верди очень различен в разные периоды своего творчества. И если вы поете Верди, вы поете все.

М.Б. Мисс Милло, а какой театр Вы считаете "своим"?

А.М. Во всех театрах мира, где выступала, я оставила частицу своего сердца. Мой дебют состоялся, когда мне было всего 24 года, на сцене "Ла Скала" в партии Эльвиры в "Эрнани" Верди. Я была настолько молода, что меня там хотели использовать, как носовой платок. Я училась вокалу у своих родителей, которые были певцами, и Риты Потане. Когда я появилась в Нью-Йорке, никто не знал, кто я есть, потому что все случилось чрезвычайно неожиданно. Джеймс Ливайн предложил мне сцену "Метрополитен" как постоянную работу, необходимую моему творческому росту. И я согласилась на стабильность взамен призрачной возможности очень быстро оказаться на вершине успеха. Я считаю, что нет в мире театра номер один. Есть очень хорошие, просто хорошие и плохие оперные театры. А "Метрополитен" -- это театр, где осуществилась моя мечта.

М.Б. Вопрос к вам обоим. Чего вы не принимаете в современной оперной практике?

А.М. Когда музыку пытаются сделать бессердечной. Когда приходит дирижер, который вместо сердца дирижирует по метроному.

С.Л. Когда режиссеры просто не знают, что им делать с музыкой, и прикрываются так называемым "модерном". Но, к сожалению, певец узнает об этом уже, как правило, подписав контракт, в котором всегда есть пункт о его беспрекословном подчинении режиссеру и дирижеру. Можно, конечно, хлопнуть дверью, но при таком подходе к делу можно очень быстро остаться вообще без работы. Так что любое творчество построено на компромиссах, приходится переступить через какие-то эмоциональные вещи. Однако в "Метрополитен" модерновые постановки -- редчайшее исключение. Как правило, спектакли феноменально классичны по манере.

М.Б. Скажите, случались такие ситуации, когда вы достигали такого уровня успеха, что начинали ревновать себя к собственному образу?

С.Л. Нет, наверное, от того, что в основном я исполняю отрицательных персонажей. Наверное, это моя планида, моя судьба. Хотя я никогда не хотел быть отрицательным героем и всегда стараюсь найти какие-то положительные стороны в своих образах.

А.М. А я всегда остаюсь в "коконе" музыки. Если что-то получилось потрясающе, то это была музыка. Меня всегда вдохновляло ощущение того, что все, сделанное мною на сцене, через меня создавал Господь Бог.