Русский Телеграф / Суббота 29 ноября 1997

На прошедшей неделе Российский национальный оркестр Михаила Плетнева, можно сказать, поселился на сцене Большого зала консерватории. И хотя сам Михаил Плетнев на ней ни разу не появился, никому не пришло в голову страдать по этому поводу так, как приходится горевать, не находя за пультом Госоркестра Евгения Светланова. Плетневский оркестр научился строить красивые, порой элитарные программы с участием приглашенных дирижеров и солистов, в искусстве которых -- удачно или нет оно себя проявляет -- тень Плетнева никак не маячит. РНО без Плетнева -- просто высококлассный, гибкий оркестр, к тому же -- не только оркестр, но и фирма, способная взять на себя долю в проектах вроде Фестиваля британской музыки или гастролей симфонического оркестра из Хельсинки.

Хельсинкский филармонический оркестр, по возрасту в двадцать раз старше Российского национального (ему более ста лет), привез программу из музыки Сибелиуса, которую предваряла фантазия "Родина птиц" ныне действующего национального классика Эйноюхани Раутаваары. Оркестром дирижировал Лейф Сегерстам -- финское чудо, 50-летний маэстро необъятного телосложения, с седой бородой и мягкими, воздушными руками. Вечный вундеркинд, круглосуточно сочащийся отправлениями своего музыкального таланта, он дирижирует то дома, то по миру, ставит "Кольцо" Вагнера, разговаривает на шести языках и успевает писать собственную музыку в количествах, способных заполнять целые музыкальные сезоны, -- 23 симфонии, 12 концертов и т.д. (мне сказали в оркестре, что во избежание стихийных бедствий Сегерстам имеет право продирижировать своим произведением однажды в году). Сибелиуса финны знали как мы Чайковского и играли безупречно: слаженность и культура оркестра могли бы преподать урок любому нашему коллективу -- хотя, возможно, не хватало настоящего блеска и сияния в оркестровых тутти. Звучала Первая симфония, на бис, по традиции, -- симфоническая поэма "Финляндия", а в первом отделении -- милые и незатейливые песни, которые превосходно спел баритон Йорма Хайнинен -- он же действующий директор известнейшего оперного фестиваля в городе Савонлинна.

Если бы все чиновники так умели совмещать талант и дело, то и концерт был бы организован лучше. Европейские оркестры первого ряда заезжают к нам от случая к случаю, надо бы ломиться, но -- что был у нас Хельсинкский оркестр, что не было. Забавно было наблюдать, как Лужков дарил Лейфу Сегерстаму цветы, а вокруг зияли пустые места, предназначенные для 700 человек приглашенной публики; в то же время самые плохие билеты во второй амфитеатр стоили от 10 тысяч рублей, и настоящему бедному консерваторскому слушателю вкусить финского качества не пришлось.

Близка к тому была ситуация и на концертах самого плетневского оркестра -- билеты дорогие, зал заполнялся наполовину; правда, и программы фестиваля британской музыки не располагали к массовой осаде. Концерт из произведений Бриттена прошел неплохо, и что приятнее всего -- струнная группа оркестра превосходно справилась с Простой (на самом деле совсем не простой) симфонией. "Вариации на тему Перселла" того же блеска не имели: очевидно, этот пустовато-блестящий "путеводитель по оркестру" надо было готовить дольше и тщательней. И совсем шатко себя вел Фортепианный концерт -- любимец московской публики Питер Донохоу прилетел лишь в день концерта, а добраться до точного места встречи с оркестром (т.е. в нужной доле такта) ему так и не довелось.

Британской программой дирижировал не британец, а австриец -- 37-летний Кристиан Ганш, больше знакомый плетневскому оркестру как звукорежиссер фирмы Deutsche Grammophon, с которой оркестр соединяют узы эксклюзивного контракта. Из всех случаев, когда руководство оркестра делало выбор партнера по политическим причинам, этот был не худший. Во втором концерте британского фестиваля Ганш, вместе с оркестром, с достоинством вышел из Виолончельного концерта Эварда Элгара. От солиста Стивена Иссерлиса я ждал много большего -- его звук был мягок и комфортен, но хил; аморфные места удались, зато фальшивые ноты признанный виолончелист приберег именно для тех мест, где положено класть восторженную публику на лопатки.

Венцом британских программ стало не британское сочинение -- Девятая симфония Брукнера, соотечественника Ганша. Надеяться на то, что оркестр без потерь вывезет эту махину позднего романтизма, почти не приходилось, помня, как в прошлом сезоне неудача с Девятой постигла даже Светланова с Госоркестром. Тем не менее это произошло: игра всех групп (в особенности отметим подвиг медных) была звучной, внимательной и точной, а Кристиан Ганш, не стремившийся поразить нас индивидуальным прочтением, добросовестно способствовал российским музыкантам. Теперь можно смело звать лучших специалистов по Брукнеру -- например, Гюнтера Ванда, -- не боясь попасть впросак.

И последнее. Перед последним концертом со сцены прозвучало известие о смерти Анны Чеховой. Зал встал, некоторые перекрестились. Ее запомнят многие поколения -- и те, кто застал время, когда она объявляла на правительственных концертах, и те, кто удивлялся, с какой королевской невозмутимостью ей удавалось слово "спонсор". Музыка в Большом зале консерватории жила в ее торжественном присутствии, которого теперь лишена. Изобрести новый регламент такого же достоинства получится не скоро. Анна Чехова несла дар -- проходя вдоль лиц и эпох, организовывать мир интонацией. Этому дару научиться нельзя, но обладать им желают многие -- и люди слова, и люди пера. И музыканты.