Известия / Понедельник 25 сентября 2000

Самое трогательное место -- это когда герои поют за кулисами лирический дуэт, а в это время через всю сцену на глазах у изумленных монашек медленно пролетает самолетик. Он старательно мигает лампочками, а ниточки тащат его все выше и выше, пока он не забирается в дупло где-то на самой верхотуре.

Когда пять лет назад Александр Титель поставил "Богему", то в финале через сцену пролетал белый голубь -- отлетевшая душа несчастной Мими, которую было жалко до слез. Тот спектакль был об ушедшей молодости и утраченной любви, этот -- о молодости, которая прошла в счастливой, более не существующей стране. Пустив вместо голубя самолетик, авторы спектакля позвали нас в лирическую сказку, где трудно встречаться влюбленным, зато легко -- театральным мотивам разных эпох.

Из времен Шеридана (комедия "Дуэнья" написана в конце XVIII века) тут -- маски в ромбиках, арлекины-коломбины, ботфорты, шпаги и плащи. Из времен Прокофьева (опера "Обручение в монастыре" создана в 1940-м) -- спортсмены, летчики-полярники, водолазы, почтальоны, пожарные и пр. Есть еще рыбы и русалки (одна даже сидит, живая, в аквариуме с водой), ими командует облаченный в шкуру яка рыботорговец Мендоза (артистичный Дмитрий Степанович); есть веселые монахи в белых одеяниях, распевающие хор "Бутылка счастье нашей жизни" и больше похожие на ряженых патрициев; есть величественных размеров Дуэнья, фланирующая в физкультурном наряде (эта роль открыла комическую грань в таланте помпезной Елены Манистиной) -- всего не перечислишь. Советское время в спектакле -- не более чем маршако-заходеровские "доктора, профессора, медицинская сестра". Красный цвет не более символичен, чем синий, а основной цветовой образ -- белая опера, решившая соперничать по формальной красоте с белым балетом. Условный мир сцены сотворен художником Владимиром Арефьевым: лирические герои сидят у него на водосточной трубе, спустившейся с неба, а многочисленные белые пропеллеры трепещут крыльями, как куры на насесте; стоит их полить и постричь, как они превращаются в цветы.

Александр Титель и Людмила Налетова, режиссеры спектакля, не дали своим артистам спуску: пой лежа на полу, пой делая гимнастику, пой вытворяя па. Артисты успевали все -- и справлялись превосходно. Спектакль не разделишь на постановочную и музыкальную часть -- одна дополняла другую, не зная зазоров. Ара Карапетян заявил о себе как о хорошем оперном дирижере: оркестр, хор (с привлечением молодежи, учащейся у Тителя в ГИТИСе) и вокальная труппа, в которой как будто нет выдающихся голосов, исполнили прокофьевскую музыку легко и даже бравурно. Блистали папаша Дон Хером (опытный комик Вячеслав Войнаровский) и молодая Луиза (точная и обаятельная Хибла Герзмава), ласкал приятным тембром влюбленный Антонио (Ахмед Агади). Благородный Дон Карлос (Анатолий Лошак) был очень человечен, хотя и не сходил с катающегося на колесиках постамента. Вторая лирическая пара была чуть слабее: Фердинанду (Сергей Аксенов) стоило бы прибавить в яркости, а Кларе (Ирина Гелахова) -- в техничности. Зато маленькая роль служанки Лауреатты расцвела у Светланы Сумачевой целым букетом забавных красок.

На спектакль можно смело идти с детьми -- они оценят и лирику, и юмор. Взрослые отдадут должное стилистической цельности спектакля, выгодно отличающей его от, скажем, Прокофьева в Большом театре, где Питер Устинов превратил "Любовь к трем апельсинам" в вереницу отдельных гэгов. В конце сезона нас ждет прокофьевский "Игрок". Его поставит Александр Титель, а главную женскую партию споет прима театра Ольга Гурякова -- однако не на своей сцене, а в Большом театре, под командованием Геннадия Рождественского. В Театре Станиславского обижаются на Тителя, отдавшего постановку в чужие владения. Однако в утешение останется "Обручение в монастыре", за которое блестящему режиссеру можно простить любую измену.

ПОДПИСЬ:

"Обручение в монастыре" -- не выставка голосов, а торжество ансамбля