Известия / Вторник 21 декабря 1999

Свое 80-летие Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко отметил большими гала-концертами. Уже в афише бросалось в глаза жесткое разделение одной сцены на две -- оперную и балетную.

Наверное, это можно считать возвратом к основополагающим принципам. Ведь и тогда, в 19-м, помещение Дмитровского театра было поделено, на манер коммунальной квартиры, между студией Станиславского, где ставили оперы, и студией Немировича-Данченко, адепта оперетты. Те времена ушли, а коммуналка осталась. А с возвратом рыночной экономики на этой сцене снова стали невозможны шикарные оперные действа с балетными дивертисментами, ибо дружба дружбой, а табачок врозь. И когда в "Руслане" понадобились волшебные приплясывания, без которых целый акт с Черномором проседает, пришлось обходиться статистами, срочно делать из них Чабукиани. А в балете научились сами петь, что и демонстрируют не без веселого изящества.

Этот принцип восторжествовал и в юбилейных гала. Каждый из двух театров, собравшихся под одной крышей, хотел сорвать персональные аплодисменты. Что ж, сами напросились на разделение и сравнение: опера прошла на ура, балет сбил мелодию. Сразу оговорюсь: его труппа сегодня -- одна из сильнейших в стране, его лидер Дмитрий Брянцев -- один из оригинальнейших хореографов, и все это работало в тот вечер в полную силу и с абсолютной выкладкой. Виной -- сознание собственной ценности, все сделавшее громоздким и неповоротливым.

Авторы юбилейного спектакля слегка перепутали текущий юбилей театра и еще предстоящий юбилей его главного балетмейстера. На сцене впроброс перечислили заслуги его предшественников (на экране прошли волнующие кадры кинохроники военных лет -- театр отказался ехать в эвакуацию и оставался единственной работающей сценой осажденной Москвы, играя и танцуя для солдат с передовой линии фронта). Промелькнули имена великие и легендарные. И потом мы надолго застряли в современности, освещенной гением Брянцева. Повторяю, это великолепный мастер, и у меня нет желания его уязвить -- его уязвила, поставила в неловкое положение сама драматургия вечера, балетная половина которого превратилась в творческий вечер одной личности, в простодушное ее восхваление. И как бы ни сияли звезды, они были всего лишь статистами, иллюстраторами тезиса, кариатидами, подпирающими величественный портал. Им даже не дали возможности сорвать вожделенные аплодисменты -- фигуры таяли в темноте сцены, как тают кадры кинопленки, не требуя прямого контакта с публикой.

Хладности "балетного часа" противостоял жар души "часа оперного". Здесь тоже были основания застрять на фигуре лидера, тем более что Александр Титель только что незаметно для публики отметил свой юбилей. Но героем "часа" была оперная труппа, ее прошлое и настоящее. И то и другое впечатляло. Не величественностью, а почти семейной теплотой, тут же соединившей сцену и зал. И мы давно не слышали в Москве музицирования столь вдохновенного, самозабвенного и счастливого.

Спектакли последних лет и раньше заставляли предположить, что после бесславной сдачи позиций ГАБТом именно театр на Дмитровке сегодня обладает самой сильной в Москве труппой. Гала-парад это подтвердил -- в нем была победительность молодых и сильных, к которым я вполне искренне отношу и ветеранов театра, бросивших вызов новым звездам. Театр, еще недавно раздиравшийся склоками, стал единым целым, где неразрывна связь поколений, где доминантой -- состязание в любви. Понимаю всю условность термина, говорю об атмосфере "оперного часа", где были счастливы и великолепные артисты, и благодарные зрители. На авансцене оказались все: оркестр из ямы, закулисный хор предстали публике наравне с солистами, история -- наравне с современностью. Героями действа стали даже осветители, работавшие конгениально музыке. Даже операторский кран канала "Культура", двигавшийся по сцене с грацией журавля -- камера кралась к дирижеру Вольфу Горелику и страстно заглядывала ему в глаза, а тот отвечал неслыханно воодушевленным звучанием своего оркестра.

"Оперный час" закончился пиршеством "Летучей мыши" Штрауса -- обещанием будущей премьеры. И стало ясно, что молодость приходит аккурат в восемьдесят.