Известия / Четверг 18 ноября 1999

Мюзикл "Волосы" в 60-х стал первым на американской сцене "праздником непослушания" -- сытому истеблишменту, строгой морали и политике. Сопротивлением системе, когда "старик наверху решает судьбы молодых". Хиппи отстаивали право на свободу во всем -- в любви, одежде, модели жизни. Шокируя публику, пели об ЛСД, содомии, педерастии и мастурбации. Сжигали воинские повестки. Пока один из них не погибал на вьетнамской войне. Спектакль заканчивался клятвой -- гимном свободе у могил погибших солдат.

Через десять лет война была позади, хиппи постриглись и стали истеблишментом. Но к тому времени в Америку сбежал от социализма Милош Форман, чешский кинорежиссер. Об этом бегстве из психушки он снял сначала знаменитую "Кукушку", потом обессмертил хипповый гимн свободе. Фильм "Волосы" без социальных подпорок выглядел странно и воспринимался как экранизация классики. После чего длинные космы как знак протеста окончательно сдали в музей. Америка перестала курить, свобода совести претворилась в политкорректность, свобода любви стала нормой и признаком хорошего тона -- сегодняшняя американка, представляясь, честно скажет: я журналист, Вашингтон-ди-си, лесбиянка. Попытки заново отрастить "Волосы" и в США, и в Европе напоминают потуги Омской оперетты реанимировать "Вольный ветер" -- вступить в давно утекшую воду.

Теперь "Волосами" открылся московский Театр музыки и драмы Стаса Намина. Почему бы нет -- свободы в России не нюхали. Ни личность человека, ни его жизнь здесь ничего не стоят, и старики отправляют молодых умирать. Самая пора для нонконформистского бунта.

Пригласили команду из Америки, она сработала как капитан Кук на "чесе" у аборигенов. Обучили московских хиппарей петь и двигаться. Добавили местного колорита: появились тень войны в Чечне и либералиссимус, мечтающий омыть сапоги однозначно; "Богис Абгамович" возник легким призраком. Американец Клод надел пятнистую форму от Зайцева. В конце первого акта актеры возникают на сцене нагишом. Здесь убиты три зайца: отмечен факт появления нагих актеров в Америке, заявлена хрупкость человека перед лицом войны и реализована байка про свободу, которая приходит нагая. Но хотя страна, видевшая прокуроров на отдыхе, на голого Бергера смотрит без ожидаемого потрясения, на сцену является человек из истеблишмента, размахивает красной книжечкой и от имени Госдумы требует спектакль закрыть. Зал на этот простенький прикол покупается и долго пытается согнать думца со сцены.

Налицо все признаки ужасно смелого нонконформизма. Но почему так пахнет лежалыми вещами? Почему понадобился союз даже не с истеблишментом, а с официозом в лице всесильного мастера резца и кисти -- самого Зураба Церетели? Языки утверждают, злые, что без главного художника театра не было бы Лужкова с его патронажем и субсидиями.

Но хорошие бы отросли "Волосы" 69-го, если бы их возделывал мэр!

Спектакль на Берсеневской 99-го вышел странный -- про цветы жизни для безмозглых травоядных. Бунт под патронажем. Орудие борьбы одной власти с другой -- отсюда и растут ноги "Богиса Абгамовича".

Ладно, вспомним о борьбе святой, хиппозной и ее чистых, травкой овеянных идеалах свободы. Спектакль начинается с задника. Маститый автор Петра-на-стрелке и зоопарка-на-Манежной изменил монументализму и заимствовал картинку с небоскребами у Кукрыниксов 50-х. Добавил мостик с каменной кладкой тбилисского дворика. Есть еще мостки, по которым, на манер человекообразных, могут лазать хиппи. И все дела. Такие великолепно умещались на сцене передвижного театра российской глубинки 50-х, и в нем тоже играли про Америку. Декорацию-образ еще не изобрели.

Блуждание хиппи по сцене начинается до спектакля и не прекращается до конца. Хиппи не очень экзотичны -- в Москве так выглядят вокзальные бомжи. Правда, они не протестуют против истеблишмента и у них это не модель жизни, а беда.

Больше всего пострадала пьеса -- исчезла как таковая. Клод уже не приезжает с оклахомщины, а сразу является лидером, Бергер поэтому становится неизвестно кем. Богачка-Шейла, изменившая "свету" ради свободы, теперь просто Шейла-красотка. Исчезла и драматическая кульминация, когда друг Бергер подменяет в армии друга Клода и вместо него гибнет, -- хотя именно здесь становилось ясно, что это не игра, а работа беспощадной государственной машины, у которой мы все на конвейере.

Что осталось? Потрясание плакатами, психоделические камлания. Монотонно форсированное пение (у большинства звезд очень плохо со слухом). Мотивы военщины, изложенные языком оперетты 50-х "Поцелуй Чаниты". И актуализация с особой жестокостью в духе "Синей блузы" 20-х. С идеями абсолютной свободы не получилось потому, что наша сцена еще не видела столь зажатых актеров. Самое сильное впечатление -- массовый отвал публики. Такого тоже не видела московская сцена -- обычно дожидались хотя бы антракта.

В спектакле на Берсеневской церетелиевские небоскребы упираются макушками в портал с лозунгом "Слава великому советскому народу!". А еще выше на маленьком земном шарике совокупляются огромные серп с молотом. Все очень сексуально.