Известия / Среда 20 октября 1999

Первый Европейский фестиваль танца оставил двойственное впечатление. С одной стороны, повышенное внимание к современному танцу можно только приветствовать. Четко организованный фестиваль вызвал огромный интерес публики. Почти все спектакли сопровождались аншлагами. Но не покидало ощущение, что нам привезли постановки, не слишком показательные для сегодняшних хореографических процессов, а настоящий, большой танец так и остался дорогим недоступным удовольствием. На фестиваль приехал только один мастер с мировым именем -- Иржи Килиан. Но не со спектаклем, а с открытой репетицией. Танцовщики из его труппы NDT-3 исполнили маленькие отрывочки, только раздразнив публику. В Киноцентре показали один из последних балетов Килиана "Bella figura". Сложная полифония движений завораживала "музыкой для глаз". Увы, только на видеоэкране.

Для исполнения "вживую" организаторы отобрали спектакли совсем другого уровня. Три абстрактных балета англичанина Ричарда Олстона утомили монотонностью и лексическим однообразием. "Extra Dry" Эмио Греко -- спектакль о путниках, мучимых жаждой в пустыне, был более выразительным по пластике, но невнятным по исполнению (Эмио Греко подвел его партнер Энди Дэнис).

Постановки бельгийца Яна Фабра вызвали всего одну эмоцию -- досаду о напрасно потраченном времени. В спектакле "The Very Seat of Honor" танцовщица грызла орехи, бегала вокруг дивана и выказывала презрение к публике, постоянно поворачиваясь к залу задом. Второе произведение Фабра -- "Она была и есть неизменно" вообще не имело никакого отношения к танцу. Просто балетмейстеру захотелось продемонстрировать, что он еще и режиссер. Режиссура дается Фабру так же трудно, как и танец. Монолог актрисы о вечно неутоляемом желании был похож на слабую студенческую работу.

Ксавье Ле Рой (Германия) оказался более радикальным экспериментатором в области движения. В его композиции "Самонезавершенное" тело танцовщика -- вещь абстрактная, имеющая к человеческой фигуре весьма отдаленное отношение. Ле Рой изгибался самым немыслимым образом, представая безголовым существом с руками-змеями и ногами-крыльями. Можно было бы подивиться оригинальному трюку, если бы он не длился так долго, претендуя на целый спектакль.

То, что хотели сказать европейские хореографы, было понятно уже в первые минуты почти на каждом представлении фестиваля. Но все они показывали свои опусы полностью, целыми вечерами терзая внимание зрителей. Отечественным хореографам организаторы предоставили по 10--15 минут. "Русский вечер", построенный в форме торжественного гала-концерта, объединил выступления одиннадцати коллективов. Каждый представил свое понимание современного танца. Одни ищут сближений с драматическим театром, другие -- с эстрадой, третьи осваивают модерн-данс, пытаясь сочетать его с классикой, фольклором и даже с компьютерной графикой. Кто-то предпочитает импровизацию, кто-то считает, что раз и навсегда заученные композиции более надежны. Но при различиях проявились и общие черты. Абстрактные поиски русских хореографов почти не занимают. Сколь много внимания не уделялось бы форме, содержание всегда будет превыше всего. Даже если спектакли не имеют четкой литературной основы, танцовщики всегда понимают, "про что" они танцуют. Большинство предпочитает танцевать про любовь и про страсть, да так, что называется "душа нараспашку". Многие композиции не избежали пафоса и героики. Издержек совкового менталитета не удалось скрыть даже такому просвещенному западнику, как Николай Огрызков (его школа современного танца постоянно сотрудничает с французскими хореографами новой волны). Ученицы Огрызкова, исполнившие отрывок "Laterna Magica", видят суть танца в неустанном преодолении препятствий. Большую часть сценического времени они потратили на борьбу с километрами целлофановой пленки, в которую то и дело заворачивалась часть исполнительниц. Еще один старейшина отечественного современного танца -- Евгений Панфилов из Перми -- показал претенциозный отрывок из балета "Река". Танцовщики синхронно проделывали самые расхожие движения модерн-данса, застывали в многозначительных позах и как подкошенные валились на пол.

Изменил себе Геннадий Абрамов, всегда отстаивавший свободу пластического мышления. Он представил младшую группу своего "Класса экспрессивной пластики". Импровизировали абрамовские новобранцы довольно скованно, с оглядкой друг на друга.

Смелость и свобода хореографической мысли проявились только в одном спектакле русской программы (к сожалению, тоже урезанном до пятнадцати минут). "Свадебка" Татьяны Багановой ("Провинциальные танцы", Екатеринбург) раскрыла мрачные, трагические стороны русского обряда. Скупые и точные мизансцены, острая пластика, тонкая игра с цитатами, осторожное использование фольклора -- все рассчитано, точно и лаконично. Но внешняя сдержанность только усилила глубину эмоций. В спектакле о плаче невесты нет ни надрыва, ни псевдорусской сусальности. "Если произойдет хотя бы одно художественное событие, фестиваль можно будет считать успешным", -- говорил его директор Владимир Урин. Событие состоялось. Но совсем не там, где ждали.