Известия / Вторник 19 октября 1999

Если у вас есть знакомые, которых вы считаете людьми интеллигентными, то в пятницу вечером ваш звонок наверняка не застал их дома: вся просвещенная, несветская и кабинетно образованная публика Москвы сошлась в это время в Большом зале консерватории. Ключевых слов было три: Бах, Марбург, Гринденко.

"Страсти по Иоанну" Баха -- едва ли есть в мировом репертуаре что-либо более серьезное и возвышенное, столь же полно сочетающее коллективное чувство и персональный комментарий, строгость форм и откровенность плача, холод гвоздей и теплоту человеческой крови. На отечественной сцене звучит крайне редко.

Город Марбург -- заветное место на географической карте: там учились Ломоносов и Пастернак, последний воспел его в стихах и прозе. Педантичные современные немцы, правда, добавляют еще два имени -- Окуджава и Айтматов (тоже марбургские герои). В результате же вышло так, что в чудном университетском городе русскую культуру полюбили и прислали нам по обмену, заручившись поддержкой посольства Германии, целый маленький фестиваль -- с докладами и литературными чтениями, спектаклем и выставкой, а также с Марбургским хором имени Баха.

Наконец, российская сторона. Телеканал "Культура", в несвойственном ему духе, определил мотив ее участия как желание "заработать денег". Для любого художника это аргумент не последний, но если кто меньше всего похож на музыкальных лабухов, то это камерный оркестр "Академия старинной музыки" под управлением Татьяны Гринденко -- наш лучший и самый профессиональный аутентичный коллектив, не столько артисты, сколько жрецы высокого прошлого культуры, глядящие на нее глазами современных искушенных радикалов.

Думаю, для каждого пришедшего на концерт впечатление составилось в зависимости от его собственных ожиданий. И больше всего были, наверное, разочарованы те, кто держал в голове эталонные записи, -- будь то пышная фреска Карла Рихтера или историческая копия Николауса Арнонкура. Марбургский хор под управлением Вольфрама Венерта -- "семипрофессиональный", то есть полулюбительский, пел Баха гораздо простодушней. Хористы, кем бы они ни были -- музыкантами, врачами или муниципальными советниками, -- несли нам своего Баха, такого, какого сохранила до сегодняшнего дня естественная провинциальная жизнь, чуждая сознательной ломки традиций и их пересмотра. Хор звучал мешковато и немощно, вместе с тем демонстрируя приятное взаимослышание и музыкальность участников. Безвестные солисты-певцы (лучше других оказалась певшая альтом Элизабет Граф) излагали свои партии внешне несовершенно, но внутренне осмысленно, как и полагается немцам, выросшим в своей культуре.

К профессионалам счет иной -- но они, сами с усами, вынуждены были подверстать свое понимание темпов и фразировки под концепцию Вольфрама Венерта. Слаженный и знающий себе цену ансамбль Татьяны Гринденко едва ли не впервые (нет, был еще один опыт -- "Реквием" Владимира Мартынова где-то в Европе) играл под руководством другого дирижера, что далось ему с трудом, и едва ли не впервые (нет, был еще третий Бранденбургский концерт) играл Баха. Сохранив в навязанных им условиях свой изысканной плоский звук, московские музыканты все же не избежали некоего "помола": пропадали ценные частности. Особая проблема была с приглашенными духовиками; кстати, они вовсе не "фальшивили" (уж чего не было, того не было -- опять возмущенно полемизирую с телеканалом "Культура"), а просто играли на современных, грубоватых для Баха, инструментах. Источником беспокойства был Гринденко Анатолий -- уже много лет руководитель превосходного мужского хора "Древнерусский роспев", а некогда активный участник аутентичного движения, он вновь взял в руки виолу да гамба, исполнив ответственную сольную партию. Принимая во внимание характер его игры, я бы назвал его вклад в исполнение фальшивым одобрением лютеранских Страстей со стороны русского православия.

И все же концерт был интересен как коллекция странностей и котнрастов, которыми обернулась духовная связь Марбурга и Москвы к концу века, -- интересен как сам факт совмещения счастливых провинциальных немцев с неуютными московскими радикалами, как факт пения "семипрофессионалов" в консерватории, как Пасха на Покров и как кровь Спасителя на первом русском снегу, -- но только не как ветер, который "как лодочник, греб по липам. И все это были подобья". (Пастернак, "Марбург".)