Известия / Суббота 16 октября 1999

Десять лет назад, впервые вернувшись из-за границы, я выходил с таможенного контроля, таща за ручку из скотча заветную картонную коробку. Приметив ее издали, ко мне подскочил замызганный субъект. "Продай видик", -- трясясь, шептал он мне, называя соблазнительную по тем временам рублевую сумму. Благодаря таким дальновидным людям, как этот тип, сегодня Россия переживает культурный ренессанс.

Я говорю не о Москве или Петербурге, а о провинции, на которую столицы привыкли смотреть свысока. В прошедшие дни в Москве произошло два события, позволяющие поставить правомерность такого взгляда под сомнение.

Одно событие -- пока только проект: Сергей Кириенко и окружающая его артистическая элита собираются предпринять акцию по розыску художественных "золушек" в провинции (обе столицы проект принципиально не охватывает). Есть все основания полагать, что их поход увенчается успехом, и подтверждение тому -- недавно состоявшийся "Русский вечер", с блеском прошедший на сцене театра Моссовета в рамках Первого международного фестиваля современного танца. Интерес толп, ломившихся на современное русское искусство, не был обманут -- с десяток трупп из разных городов показали класс мышления, который не стыдно соотнести с европейским. Причем труппы из Москвы и Петербурга отнюдь не диктовали тут свои условия.

И десять лет назад России тоже было не занимать талантов из глубинки. Но если говорить о достижениях, то обнаруживали они себя по большей части в сфере высокой, традиционной, профессиональной культуры. Были писатели-интеллектуалы, вышедшие из филологов и переводчиков, композиторы и оперные режиссеры, обученные в столичных институтах и консерваториях. Сложнее было с современным актуальным искусством, позывы к которому, весьма сильные, шли вовсе не из интеллигентской среды и культурных рефлексий, а из низовой активности и желания вынырнуть из трясины советского образа жизни. Столичная художественная тусовка, стремясь возглавить художественный процесс, охотно принимала провинциалов под свои флаги -- и сама же прятала голову в колени, видя, как на нее надвигаются бородатая битломания, неуклюжий глобализм, назойливая страсть к символам и высоким материям, доморощенная эротика.

На пионерах русского современного танца, начинавших в ту эпоху, и по сей день лежит отпечаток подобной эстетики; поэтому логично, что пермскому хореографу Евгению Панфилову сегодня выдается спасительное амплуа "патриарха". Зато остальные, кто представлял Россию на гала-вечере, -- это уже поколение 90-х, и в нем есть те, кого возносит на щит просвещенная критика -- например, Татьяну Баганову, чья екатеринбургская труппа заносчиво называется "Провинциальные танцы".

Джон Кейдж как-то рассказывал про одну даму из Техаса. "У нас совсем нет музыки", -- жаловалась она. "А почему у вас нет музыки? -- отвечал Кейдж. -- Потому что у вас есть пластинки. Не будь пластинок, кто-нибудь давно научился бы петь".

Оказывается, бывает с техническими агрегатами и наоборот. Пели в России всегда. Но спустя всего несколько лет после появления лицензионных пластинок с операми стали петь по-немецки и по-итальянски, учиться европейским стилям -- чего не могли дать консерваторские педагоги. Результат -- наши поют повсюду в мире, и не только русскую музыку.

С актуальным танцем еще круче. Его низовая стихия ничем не обязана балетным академиям. Видеомагнитофону -- всем. С тех пор как видеомагнитофон обрел в провинции массовое распространение, прошло как раз десять лет. Столько и понадобилось времени, чтобы изучить западный хореографический опыт, насмотреться, создать свои труппы и поставить первые спектакли. Разумеется, не подражательные -- увидев что-то чужое и хорошее, всегда хочется сделать что-то столь же хорошее, но свое.

Россия учится всерьез: сегодня в провинциальных русских городах, как мне сказали, нет проходу от заезжих тренеров современного танца. Они прибывают теми же маршрутами, что и их предвестник -- тот самый мой чудесный импортный прибор.