Известия / Среда 23 июня 1999

Уже лет десять как Мариинский театр держит марку лучшего оперно-балетного театра в России, и уже около семи лет лучшим отечественным фестивалем остаются ведомые Валерием Гергиевым "Звезды белых ночей". В этом году, как и прежде, программа его спрессована до жестокости: всякий день по два фестивальных события, большей частью одновременно. Либо иди на оперу в Мариинку, либо на концерт в Филармонию. Либо в Эрмитажный театр -- там тоже даются оперы. Отличие от прошлых сезонов -- балетная диета: всего два вечера за фестиваль. Зато опера правит бал по всем траекториям, задиристо равняясь на Европу, -- здесь Моцарт и Вагнер, Верди и Чайковский, здесь Римский-Корсаков, здесь XX век: Александр Цемлинский (он предстает на равных правах с другими австрийцами, Моцартом и Малером, более того, ему посвящена целая ретроспектива) и Сергей Прокофьев. Последний представлен не только концертным исполнением ранней "Маддалены", но и полноценной премьерой -- "Семеном Котко", оперой 1939 года, написанной на ударно-красноармейский сюжет повести Валентина Катаева "Я -- сын трудового народа".

"Отчепитесь от меня, папа", -- поет отцу непокорная дочь. "Шкандал мне делаешь!" -- возражает ей отец-кулак. Так могли бы поговорить друг с другом партитура Прокофьева и ее сценические интерпретаторы. Украинское село времен гражданской войны изображено сценографом Семеном Пастухом в виде постапокалиптической жестянки в духе фильмов режиссера Лопушанского: отовсюду торчат остовы паровозов и шпал, а из чана посередине вырастает то сад изобилия, то камышовая заводь. Режиссер Юрий Александров гоняет по этому неудобному пространству символично марширующих гайдамаков вперемежку с красными и белыми, одетыми в ку-клукс-клановские колпаки; если в первых двух действиях зритель еще может ухватить оригинальную катаевскую фабулу, то в последнем все превращается в притчу, лежащую целиком на совести постановщиков. По нынешним временам ситуация развязки, когда неожиданно возникшие партизаны спасают односельчан от белых, а кулака пускают в расход, ничем не отличается от соответствующих коллизий между враждующими герцогами времен Верди и Доницетти, но авторы ужасно стесняются того, что им приходится ставить "советский" сюжет. Решив, что Прокофьев по бедности ума отдавал дань своему времени, они уравнивают белых и красных, переодев тех и других в серое на одно лицо, как в мышином сумасшедшем доме: вот, дескать, трагедия нашей истории. Прокофьевский сюжет понять становится решительно невозможно; авторам словно того и надо: они даже приписывают к партитуре несуществующую в ней вокальную партию, заставляя уцелевшего кулака истерически радоваться тому, как "по свободной Украине конница летит".

Тщательная, исполненная трудолюбия и пытливости, но лишенная подлинной театральной струнки работа Юрия Александрова остается оскоминой на фоне успехов певческой труппы: хорош молодой драматический тенор Мариинки Виктор Луцюк в заглавной партии, проверенный бас Геннадий Беззубенков, баритоны Григорий Карасев и Виктор Черноморцев, характерный тенор Владимир Феленчак. Палочка Гергиева держит их в законной узде, и если бы не систематические завалы скрипок, музыкальный результат был бы достоен пышущей нежностью и экспрессией музыки Прокофьева.

Как бы нам ни хотелось приветствовать современный, переосмысляющий оригиналы режиссерский театр, на "Белых ночах" пока побеждает хорошая оперная традиция. Тот же самый Юрий Александров поставил "Свадьбу Фигаро" Моцарта -- такую же, как все "Свадьбы Фигаро" в мире, разве что с незначительными дополнениями в виде бегающих французских революционеров.

Режиссер Алексей Степанюк развел пышную и эффектную "Аиду", с удовольствием подчеркнув величественность старых и шикарно возобновленных декораций Петра Шильдкнехта. В обоих постановках труппа показала уровень, который не стыдно назвать мировым. В "Свадьбе Фигаро" хороводила молодая часть труппы: Анна Нетребко, с ее медовым легким голосом, была очаровательной Сюзанной; превосходный кортеж ей составляли Евгений Никитин (Фигаро, иногда чуть отбивавшийся от палочки), Владимир Самсонов (точный в ансамблях Граф), Татьяна Павловская (Графиня, у которой богатое звучание еще не всегда подвластно технике) и постоянный дирижер театра Джанандреа Нозеда, обеспечивший идеальный ансамбль.

Самой приятной новостью был дебют нового оркестра Мариинского театра -- молодежного, игравшего с чувством стиля и прыти. "Аида" под командованием Гергиева была торжеством истинной оперной вампуки; здесь блистал великолепным итальянским пением и столь же великолепной эфиопской мазью баритон Николай Путилин в партии Амонасро. Сергей Алексашкин (Рамфис), снова Владимир Луцюк (Радамес, взамен нанюхавшегося июньского пуху Владимира Галузина), Ирина Гордей (голосистая Аида, которой еще предстоит научиться филировке) и в меньшей степени Людмила Шемчук (Амнерис, певшая громко, но не всегда чисто), а также хор и оркестр валили публику наотмашь.

Мы не назвали международных звезд, подобных певшему на прошлом петербургском фестивале Пласидо Доминго, -- на этот раз в оперной части их нет, хотя ожидаются Галина Горчакова, Ольга Бородина, Гегам Григорян и Паата Бурчуладзе. Звезда появилась в Филармонии. Пианист Альфред Брендель мастерски сыграл ля-мажорную Сонату Шуберта, умно соединив руками умудренного австрийского музыканта все известные традиции шубертовских истолкователей. Его же Гайдн прошел слегка мимо акустики зала, а Моцарт был жестковат и нервен. Злой неудачей оказался Пятый концерт Бетховена. Стесненный излишне императорским стилем Гергиева и прозаическим звучанием его оркестра, Альфред Брендель тушевался и набрасывался на инструмент с неестественной неделикатностью. Жаль, что три года переговоров со звездой обернулись столь плачевным результатом. Зато в чисто оркестровой части Гергиев был прекрасен -- "Весна священная" Стравинского (по крайней мере, ее остро-ритмичные эпизоды) выпустили из аудитории дух, а "Поэма экстаза" Скрябина наполнила освободившееся пространство эротическим блаженством. Помнится, однако, что на московском концерте Гергиева, в декабре прошлого года, экстаза было еще на пару ложек больше. Но не стоит уповать на то, что петербургские красоты всегда будут являться в Москву по первому зову. Про белые ночи это можно утверждать с уверенностью.

ПОДПИСЬ:

Так выглядят в опере "Семен Котко" повешенные советские люди