Известия / Четверг 03 июня 1999

Для всех, кто следит за успехами симфонических оркестров Москвы, грядущая замена Михаила Плетнева Владимиром Спиваковым на посту главного дирижера Российского национального оркестра уже перестала быть питательной новостью. Реальные последствия этой замены мы сможем ощутить через сезон-другой, когда закончится остаточно-переходный период, -- до тех пор бывший маэстро будет отдавать долги, а новый входить в дело. Пока же для заинтересованных слушателей существует утешительная пилюля -- наряду с новым худруком в оркестр приняты два контрактных дирижера на эпизодические роли -- Дмитрий Лисс и Андрей Борейко.

В отличие от дирижирующих скрипачей и даже пианистов оба они -- выученные дирижеры-профессионалы. Каждый из них руководит своим оркестром: Дмитрий Лисс на Урале (Свердловская филармония), Андрей Борейко -- в бывшей Восточной Германии (филармония Йены). Обоим еще далеко до подлинно дирижерского возраста (считается, что расцвет на означенном поприще наступает не ранее чем на седьмом десятке), обоих пока не отягощает звездный ореол. Между тем, ни один из них дня не проводит без репетиций или концертов, будь то домашняя работа или гастрольные заработки по всему свету, и каждый накопил к своим сорока солидный ремесленный опыт. На днях оба молодых маэстро по очереди показались за пультом Российского национального оркестра.

Дмитрий Лисс должен был обеспечить юбилейную пушкинскую программу, Андрей Борейко -- благотворительный концерт памяти Иегуди Менухина с участием долгожданного Гидона Кремера.

Пушкинская программа Дмитрия Лисса, прошедшая в акустически невыгодном Зале Чайковского и без аншлага, оказалась на удивление нетривиальной. Составителям удалось сопоставить нынешний юбилей с пушкинскими юбилеями, теперь уже историческими, представив музыку успешного балета Глиэра "Медный всадник" (к 150-летию) и фрагменты Прокофьева к неосуществленным постановкам Таирова, Мейерхольда и Михаила Ромма (планировались к 100-летию со дня смерти). При этом коронным номером программы стала забытая Десятая симфония Николая Мясковского, созданная в 1927 году по зову не даты, но души, объятой впечатлениями от того же "Медного всадника" в графической иллюстрации Бенуа. Жесткую, нетолерантную, разрушительную партитуру Мясковского Дмитрию Лиссу удалось властно обуздать ценой некоторых потерь в прочих частях программы (начало сюиты Глиэра с фальшивыми скрипками, недостаток жанровой изысканности в "Пушкиниане" Прокофьева). Довеском ради популизма слушались арии из опер Чайковского и Даргомыжского в исполнении Тамары Синявской, тем более что точность оперного аккомпанемента оставляла желать лучшего оркестру и дирижеру.

На концерте памяти Менухина с участием Кремера зал был полон. К счастью, решающего влияния на успех программы не оказало Адажио из Десятой симфонии Малера, которое расползлось в руках у Андрея Борейко, будучи лишено органичного долгого дыхания, и скукожилось в игре оркестра, на глазах разваливающегося на отдельные группы. Если поздний шедевр Малера оказался игрокам не по зубам, то все искупил ранний Скрипичный концерт четверокурсника Альфреда Шнитке (1957) -- безукоризненно следуя четкому жесту маэстро, оркестр стелил Кремеру скатерть-самобранку, на которой тот выкладывал свои изысканные узоры. Думалось, что если даже у Шнитке есть скрипичная партитура, столь приятная на слух и годная к общему употреблению, то нужно ли в тысячный раз гонять по кругу Скрипичный концерт Чайковского? -- но это все-таки произошло. Правда, Кремер всячески пытался убедить нас, что играет какой-то другой концерт, всеми способами съезжая с проторенных путей -- то выкидывая фокусы со звуком, то экстравагантно тормозя, то вообще притворяясь деревенским скрипачом. Там же, где текст Чайковского лазеек не оставлял, Кремер вынужден был возвращаться на магистраль, делая вид, что блестяще справляется со всеми конкретными виртуозными задачами. Рядом с вашим рецензентом сидела, видимо, преподавательница скрипки -- она то ахала от восхищения, то крестилась от ужаса. Оркестр же, в отличие от солиста, играл собранно, но прямо. Отдаю предпочтение более канонической версии скрипача Третьякова -- дирижера Плетнева.

Программу завершил "Грустный вальс" Сибелиуса, в котором маэстро Борейко переусердствовал в контрастах темпов и хотя придумал ряд эффектных положений, но общую пленительную нить все же потерял.

К концу сезона Российский национальный оркестр выглядит несколько погрубевшим и усталым -- не столько от работы, сколько от ее отсутствия и обилия посторонних халтур. Оба признанных маэстро смогли отчасти мобилизовать музыкантов, -- но лишь в рамках отведенных им эпизодических ролей.

Подпись:

В этом сезоне Гидон Кремер выступил в Москве единственный раз, зато сыграл и Шнитке, и Чайковского.